Во время Второй мировой войны он оказался в армии, где воровал припасы, офицерскую униформу и мелкое электрооборудование. Вместе с оккупационными войсками он попал в Германию, где заделался настоящим экспертом по «черному» рынку, а по возвращении домой стал, вероятно, первым в Кингсмаркхеме спекулянтом. Его жена терпеливо принимала его обратно всякий раз, когда он выходил из тюрьмы.
Несмотря на заурядную внешность, он пользовался благосклонностью женщин. С Руби Бранч он встретился у входа в здание Кингсмаркхемского суда, когда она выходила оттуда после того, как была отпущена на поруки, а он входил туда в сопровождении двух полицейских. Разумеется, они и словом не перекинулись. Но Мартышка разыскал ее, когда снова освободился, и стал частым гостем в доме в Стоуэртоне, на Чартерис-роуд, особенно во время ночных дежурств мистера Бранча. Он внушил ей, что она недостаточно хорошо использует свою работу на фабрике дамского нижнего белья, и вскоре, по его совету, Руби чаще всего уходила по пятницам с работы, надев под платье три лифчика, шесть трусиков и шесть поясов с резинками. Преданный любовник, Мартышка дождался ее возвращения из тюрьмы Холлоуэй.
С тех пор Уэксфорд упрятывал Мартышку в тюрьму за ограбление магазина, кражу на работе, попытку взорвать одного из конкурентов Руби самодельной бомбой и хищение чужого имущества. Мартышка был почти ровесником Уэксфорда и сохранил не меньше энергии, чем старший инспектор, несмотря на то, что ежедневно выкуривал по шестьдесят сигарет, не имел ни легального источника существования, ни постоянного пристанища, поскольку жена, в конце концов, вышвырнула его вон.
Возвратившись в офис, Уэксфорд продолжал думать о нем. Мартышка никогда не мог долго оставаться на свободе, поскольку непременно ввязывался в какую-то неприятность. Уэксфорд решил заняться Мартышкой.
Его подозрение относительно того, что Мартышка сидел в Уолтоне, вскоре подтвердилось. Того выпустили в сентябре. Он был осужден за приобретение краденого — причем такой огромной партии колготок, нейлоновых трусиков, чулок и другого барахла, которым в случае продажи мог бы обеспечить все женское население Ливерпуля на долгие месяцы вперед.
Покачивая головой, но улыбаясь при этом довольно насмешливо, Уэксфорд выбросил Мартышку из головы и сосредоточился на горе рапортов, которые ждали его внимания. Он просмотрел три из них, когда вошел сержант Мартин.
— Никто, разумеется, не появился? — спросил Уэксфорд, подняв глаза.
— Боюсь, что нет, сэр. Мы рассредоточились согласно инструкции. Совершенно исключено, чтобы нас могли заметить: лес там очень густой. Единственным человеком, который появлялся на дороге, был портье из отеля «Черинтоиский лес». Никто не проезжал. Мы пробыли там до десяти часов.
— Я знал, что это будет пустая трата времени, — вздохнул Уэксфорд.
Берден разделял ту антипатию, которую испытывал его шеф к Айвору и Розалинде Суон, но не мог смотреть на них с цинизмом Уэксфорда. В них что-то было, в этих двоих. Их связывали особые отношения людей, которые почти до самозабвения любят друг друга и собираются любить до тех пор, пока смерть не разлучит их. Встретит ли он сам когда-нибудь снова такую любовь? Или уже сполна испытал такое чувство, о котором только может мечтать каждый мужчина и что редко кому доводится пережить? Розалинда Суон потеряла своего единственного ребенка при чудовищных обстоятельствах, но она смогла перенести эту потерю не слишком болезненно, потому что у нее оставался муж. Берден чувствовал, что она могла пожертвовать дюжиной детей, чтобы только удержать Суона. Как Стелла вписывалась в их медовый период? Не считал ли каждый из них ее помехой, призрачным третьим лишним?
Уэксфорд допрашивал их полчаса, и миссис Суон выглядела усталой и бледной, но, судя по всему, допрос мужа казался ей более чудовищным, чем причина этого допроса.
— Айвор любил Стеллу, — все время повторяла она, — и Стелла любила его.
— Да бросьте, мистер Суон, — сказал Уэксфорд, не обращая внимания на ее слова, — вы, несомненно, часто вспоминали с тех пор о той своей прогулке верхом и, тем не менее, не можете назвать мне ни одного человека, помимо мистера Блейна, кто мог видеть вас.
— Я не так много думал об этом, — сказал Суон, обеими руками сжимая руку жены. — Я старался забыть об этом. Я помню людей, но не запомнил ни как они выглядели, ни номера их машин. Для чего мне было запоминать номера? Не мог же я знать, что мне придется подтверждать кому-то свое алиби.
— Я палью тебе стаканчик, любовь моя. — Она вложила в это столько заботы, сколько иная женщина вкладывает, готовясь кормить своего ребенка. Она протерла стакан салфеткой и попросила Гудрун принести лед. — Вот. Не слишком много содовой я набухала?
— Ты балуешь меня, Роззи. Это я должен был бы позаботиться о тебе.
Берден увидел, как она порозовела от удовольствия. Она взяла руку Суона и поцеловала ее, словно здесь не было никаких свидетелей.
— Мы уедем куда-нибудь, — сказала она. — Завтра же уедем и забудем весь этот кошмар.
Эта маленькая сценка, которая вызвала легкий укол зависти в сердце Вердена, нисколько не смягчила Уэксфорда.
— Я предпочел бы, чтобы вы никуда не уезжали до тех пор, пока нам не станет яснее картина этого дела, — сказал он. — Кроме того, состоится следствие, на котором вы обязаны присутствовать, и, по-видимому, — добавил он с безжалостным сарказмом, — похороны.
— Следствие? — в ужасе спросил Суон.
— Разумеется. А чего вы ждали?
— Следствие, — снова произнес Суон. — И мне надо на нем присутствовать?
Уэксфорд раздраженно пожал плечами:
— Это дело коронера, но я бы сказал, да, безусловно надо.
— Выпей, любовь моя. Все будет не так ужасно, если мы будем вместе, правда?
— Вы же мать! — взорвался Уэксфорд.
Берден какое-то время молчал. Он думал о том, не ошибочны ли были его представления о материнской любви. До этого момента он представлял себе, что для всякой женщины потеря ее ребенка — непереносимое горе. Но может быть, это и не так. Люди очень жизнеспособны. Они быстро оправляются после трагедий, особенно если с ними остается кто-то из любимых ими людей, особенно когда они молоды. У Розалинды Суон оставался ее муж. А кто останется у Джеммы Лоуренс, когда ее привезут в морг посмотреть на тело?
Прошло три дня с тех пор, как он видел ее, но Думал Берден о ней едва ли не каждый час. Он вспоминал тот поцелуй, и каждый раз заново ощущал нервную дрожь. Говорить себе, что надо прекратить вспоминать об этом поцелуе и о ней, было бесполезно, тут вариант «С глаз долой — из сердца вон» не проходил. Когда она отсутствовала, Берден ощущал Джемму едва ли не с большей реальностью, чем в ее присутствии. Тело этой женщины казалось ему еще нежнее и совершеннее, волосы — еще более густыми и блестящими, а ее детская прелесть еще сильнее. Но на расстоянии он чувствовал себя в большей безопасности. Время притупит воспоминания, если он только найдет в себе силы держаться на дистанции.
