В этом месте было написано, что медицинское и полицейское заключения отсутствуют. Сообщение закапчивалось следующим: «Коронер поблагодарил мистера Джорджа Бейлхэма и мистера Артура Бейлхэма за их оперативные действия в попытке спасти ребенка». Потом он осудил поведение мистера Суона. Он сказал, что это был самый чудовищный пример бездушного отношения к явно тонувшему ребенку, какой только был на его памяти. Он заявил, что мог оценить происшедшее не иначе как умышленную ложь и трусость со стороны мистера Суона. Тот не только не был посредственным пловцом, но являлся специалистом по спасению утопающих. По его мнению, мистер Суон не прислушался к призывам ребенка, потому что считал или сказал, что считал, что девочка докучает ему. Если бы он прыгнул в воду немедленно после того, как услышал ее первый крик, Бриджит Скотт была бы жива и сегодня. Его не могло оправдать то, что мистер Суон достаточно молод, потому что он являлся человеком интеллигентным, студентом последнего курса Оксфордского университета и выходцем из привилегированных кругов. Коронер сказал, что может только сожалеть, что закон не позволяет ему предпринять дальнейших шагов. Потом он выразил соболезнование мистеру и миссис Скотт.
Вердикт гласил, что смерть произошла в результате несчастного случая.
Глава 16
Передавая Вердену сводку о жизни Суона, Уэксфорд обратил его внимание на шлейф катастроф, который тянулся за этим мистером. Уэксфорд подчеркнул «дар» Суона становиться причиной катастроф, склонности оставлять за собой хвост неприятностей, горя и тревог. Этот Суон, подчеркнул Уэксфорд, — человек, наделенный способностью наносить вред, ничего при этом не делая.
Было совсем не трудно представить то утро на озере, особое место для ужения рыбы, освещенную солнцем коричневую водную гладь и Суона, погруженного в фантазии, которые ничто не должно было нарушать. Интересно, он хоть одну рыбу поймал? Сделал ли когда-нибудь хоть одно дело? Подстрелил кролика? Выбрал собаку? Купил лошадь?
И главный вопрос. Ясно, что Суон позволил ребенку умереть. Но ключевое слово здесь было «позволил». Стал бы он активно способствовать смерти ребенка? Хватило бы у него решимости, желания, сил?
Уэксфорд с удовольствием обсудил бы подобную проблему с Верденом. Они нередко являлись плодотворными, эти их долгие дискуссии, когда они изучали мотив, анализировали характер. Но Берден больше не был расположен к участию в таких разговорах. Скорее можно ожидать готовности к восприятию и глубоким размышлениям от
Мартина, чем от него. С каждым днем Берден, казалось, сдавал все больше, стал до такой степени раздражительным и нервным, что Уэксфорд стал с тревогой задумываться о том, сколько еще это может продолжаться. Пока же он каждый день опекал Вердена, выполнял за него работу, устранял трудности с его пути. Но это не могло продолжаться до бесконечности, поскольку неминуемо должна была произойти катастрофа, ошибка, которую невозможно предвидеть, или истерика на публике. И тогда что? Решиться предложить Вердену уйти в отставку, пока его не выгнали?
Уэксфорд заставил себя отбросить все эти ужасные мысли и сосредоточиться на рапорте. По крайней мере, хоть одной загадкой стало меньше. Он больше не удивлялся, почему Суон уклонился от присутствия на расследовании, тем более что это было расследование смерти еще одной маленькой девочки.
Теперь следовало найти Френсхема, и это оказалось делом нетрудным. За прошедшие четырнадцать лет он превратился из студента последнего курса в биржевого маклера, уехал из родительской квартиры, но не из Кенсингтона. Однако он так и остался холостяком. Интересно, что случилось с его невестой, которая проводила с ним те каникулы на озере?
Но этот вопрос вряд ли его касался, решил Уэксфорд. он сделал необходимый звонок вежливости в столичную полицию и собрался выехать в Лондон. В холле он встретил Вердена.
— Что-нибудь удалось узнать о неустановленных мужчинах из поисковой группы?
Берден с беспокойством посмотрел на него и пробормотал:
— Мартин занимается этим, разве нет? Уэксфорд ушел в дождь не оглянувшись.
Он вышел на станции метро «Глочестер-роуд», заблудился и вынужден был спросить у полицейского, как попасть на Вероника-Гроув. Наконец он нашел эту узкую, маленькую, обсаженную деревьями улочку, которая увела его в сторону от Стэн-хоуп-Гардеис, и он оказался позади Куинс-Гейт. С ветвей, простирающихся у него над головой, мягко капала вода, и, если не считать того, что здесь росли платаны, а не дубы, он почувствовал себя как дома, в Киигсмаркхеме. Окрестности «Пегой лошадки» больше соответствовали его представлению о Лондоне.
Размышляя о такой парадоксальности, Уэксфорд через несколько минут вышел к дому Бернарда Френсхема. Это был крошечный извозчичий домик, с аккуратными, но пустыми наружными ящиками для растений. Он выглядел очень скромно, если не знать, что такие домики продавались за двадцать пять тысяч фунтов.
Слуга, маленький, гибкий и темноволосый, впустил его и проводил в единственную гостиную в этом доме. Тем не менее это была просторная комната на трех разных уровнях. Мебель производила впечатление разрозненной. Атласная полировка, гладкий бархат, изящная филигранная работа и множество фарфора. Все это стоило немалых денег. Годы, которые Суон потратил впустую, его друг провел с пользой.
Френсхем, который сидел в кресле в дальнем конце комнаты и встал, когда вошел Уэксфорд, был заранее предупрежден о его визите. И «предупрежден», чем «извещен», казалось более точным словом, поскольку Френсхем пил, и пил серьезно. Не оттого ли, что предстоящее интервью встревожило его? Уэксфорду пришлось так подумать. Биржевой маклер вряд ли мог бы стать таким преуспевающим, каким, безусловно, был Френсхем, если в семь часов вечера обычно бывал так пьян, как сегодня.
Нельзя сказать, чтобы это бросалось в глаза. Только запах бренди и странное выражение глаз Френсхема сказали Уэксфорду о его состоянии.
В свои тридцать три года он выглядел сорокалетним. Черные волосы уже начали редеть, а на лице появились темные пятна. С другой стороны, Суон, его ровесник, выглядел на двадцать шесть. Леность и безмятежность сохраняют молодость. Тяжелая работа и волнения ускоряют ее уход.
Френсхем был в красивом темно-сером костюме с медным отливом, в темном красновато-коричневом галстуке и с опаловым перстнем на мизинце левой руки. Он мог бы произвести неплохое впечатление, подумал Уэксфорд, если бы не дышал в лицо запахом бренди.
— Позвольте налить вам чего-нибудь, старший инспектор.
Уэксфорд хотел отказаться, почти уже отказался, но Френсхем так настойчиво добавил «пожалуйста», что он вынужден был согласиться.
Френсхем открыл дверь и назвал имя, похожее на «Хесус». Принесли бренди и другие разнообразные бутылки и графины. Когда слуга вышел, Френсхем сказал:
— Странные они, правда, эти испанцы? Назвать Мальчика Иисусом, — он смущенно хихикнул, — совершенно нелепо, скажу я вам. Его родителей зовут Мария и Иосиф, по крайней мере он так говорит.
