Его приятели наблюдали за нами со стороны. Я прижалась к
Кириллу, и мы не спеша побрели по Зверинской улице. Не то чтобы мне очень
хотелось это делать, просто, похоже, у меня не было выбора. Мы молча дошли до
Кронверкского, там он первый убрал руку. На станции метро я сказала ему на
прощание:
– Ну и знакомые у тебя!
– Я здесь вырос, – ответил он, не вдаваясь в
подробности.
– Много шляешься! – приветствовала меня Галка
дома.
Насмерть разобиженная Аська уже спала в обнимку с медведем.
Пока я ужинала, Галка тоже соблазнилась выпить чая, тем
более, ей хотелось узнать, где же я пропадала допоздна.
– Скажи, Галка, вот живет человек совсем один, но не
старый, сорока нет, в квартире полная нищета – что бы ты подумала?
– Пьющий, – без колебаний ответила Галка.
– Да? – усомнилась я. – Вроде не похоже, сам
ходит чисто, бедно только. И бутылок пустых нигде не видно.
– Тогда запойный, – спокойно ответила Галка.
– Как это?
– Ну ты, Танька, как палкой с неба сшибленная. Не
знаешь, что у людей запои бывают?
– Знаю, конечно, но… я думала, это старики
какие-нибудь, опустившиеся совсем.
– И вовсе нет. Вот человек живет полгода спокойно, работает,
все него хорошо, потом вдруг – раз! – запой, все продаст и пропьет, его
лечат.
– Снятие запоев на дому?
– Это все фигня! – Галка с пониманием махнула
рукой. – Пока организм сам не остановится, запой не пройдет. Этот твой
знакомый женат когда-нибудь был?
– Вроде говорили, жена его бросила, – неуверенно
вспомнила я.
– Вот видишь, все сходится! – обрадовалась
Галка. – С запойным долго никто не выдерживает. У меня в детстве сосед
такой был дядя Леша. Когда трезвый – чудо-человек, добрый, руки золотые, а как
запьет – всем двором от него прятались. Так что не сомневайся, запойный он!
Я вспомнила про сегодняшнего пьяного Витька и с неохотой
согласилась.
Я еще повозилась немного на кухне, простирнула кое-что,
чтобы не ложиться спать, потому что не хотелось оставаться наедине с плохими
мыслями, потом вошла в комнату и села на диван. Все вокруг было таким
привычным, у Галки тихонько бормотал телевизор, Аська посапывала во сне так
уютно, неужели мир дал трещину? У меня было такое ощущение, что я иду по краю пропасти
и все равно не смогу удержаться и скоро упаду. Что за провал в памяти? Неужели
я больна? Не может быть, я просто не могу себе этого позволить, ведь у меня
Аська. Я внезапно осознала, что, несмотря на то что мы с ней живем в большом
цивилизованном городе, что, несмотря на то что у меня есть муж, хоть и бывший,
свекровь и родители, у нее никого нет, кроме меня, а у меня – кроме нее. Если
со мной что-то случится, что будет с ребенком? Она никому не нужна, это только
разговоры, как все они любят внучку. Нет уж, шутки в сторону, я не дам так
просто с собой расправиться. Надо взять себя в руки и постепенно вспомнить все,
как Шварценегер в моем любимом фильме. А как я буду это вспоминать? С помощью
карандаша и бумаги.
Помню, еще давно, когда мы жили с бабушкой, была в доме
соседка Зоя Семеновна, которая постепенно впадала в маразм. Сначала она все
забывала, все время жаловалась, что ее обокрали, потом перестала узнавать
соседей, ее дочка очень с ней мучилась. «Склероз, – говорили в
доме, – у всех стариков бывает». Мне было семь лет, и я спросила бабушку,
почему у нее нет склероза.
«Есть, – вздохнула бабушка, – только я все
записываю, не надеюсь на память».
Действительно, вся стенка платяного шкафа изнутри у нее была
обклеена записками. Там была куча полезных сведений – о работе химчистки и
прачечной, когда надо размораживать холодильник, когда идти на почту и так
далее.
«Видишь ли, – говорила бабушка, – конечно, людям,
которые не привыкли иметь дело с карандашом и бумагой, тяжело. А я смогу так
просуществовать, а то, когда ничего не можешь вспомнить, чувствуешь себя
беспомощной».
Вспомнив бабушкины объяснения, я достала листок бумаги и
ручку.
Значит, если допустить, а мне ничего больше не остается, что
все эти люди, включая Кирилла, ничего не врут и не путают, что все они в
воскресенье в разное время видели меня в разных местах, то можем восстановить
картину этого треклятого воскресенья.
Ушла я от Кирилла, по его словам, в восемь или чуть раньше и
куда же, интересно, направилась? Я вспомнила свой сон, когда я бегу по улице и
идет дождь, почему-то у меня было такое ощущение, что это было утром. Допустим,
тогда, значит, утром я отправилась в какую-то квартиру, где на лестнице
скульптура ангела с отбитым крылом. Хорошо, это мы пока оставим, пойдем дальше.
В полдвенадцатого Лилька видела меня на переезде у Репина, меня вез туда
интересный блондин, и в машине были еще двое. Можно предположить, что ехали мы
в Учительский поселок в тот самый дом, что потом сгорел, раз по телевизору я
узнала это место. Пожар начался через три часа, сказала Лиля, значит, около
трех, да пока горело, а уже в восемь меня засекли на разборке в Удельной. И
этот Братец Кролик то же самое говорил. Стало быть, я успела там быстренько
разобраться, чему подтверждением служит сломанная золотая цепь, и к одиннадцати
поспеть к Кириллу.
В общих чертах картину восстановили, остаются частности –
моя найденная сумка и запах того типа, которого я встретила утром в
понедельник. Лилька, конечно, не вспомнит, с сумкой я была в машине или без
сумки, но по всему выходит, что с сумкой. Потому что, по логике вещей, если это
выражение можно применить ко всей этой безумной истории, выходит, что про сумку
я вспомнила сразу же с утра в воскресенье и поехала за ней к Вадиму, только
куда?
Я еще немного подумала и вспомнила куда. Валентина тогда в
подслушанном мной разговоре спросила Вадима: «Ты ее куда повезешь?» – «На
Некрасова, шесть», – ответил он.
Значит, я поехала на Некрасова, шесть. Хорошо бы это
проверить, но сейчас ночь, и надо спать.
Наутро погода была прекрасная, светило солнышко, осень и не
напоминала о себе. Я, легко одетая, вышла из дома пораньше, чтобы не спеша
пройтись пешком до метро и подумать. В последнее время я только и делаю, что
думаю и вспоминаю. От усиленной работы мысли на лбу появляются морщины, так
утверждает Галка, может, она и права. Я шла тихонечко, мысли мои были
безрадостны. Если все-таки поверить Кириллу, что он ничего мне в кофе не
подсыпал, то получается, что я сбрендила просто так, ни с того ни с сего. Ведь
там, у Валентины, я ела все самое обычное – деликатесы, конечно, но от икры и
креветок в самом худшем случае может возникнуть кожная аллергия, как у Аськи от
апельсинов, но уж никак не потеря памяти. Я еще раз перебрала все события того
вечера. Вот я пришла, Валентина напоила меня ликером – всего один глоточек,
потом дала таблетку. И усиленно пыталась впихнуть вторую. Я тогда отнесла это
за счет ее активного характера, ей ведь всегда все нужно сделать по-своему, но
если посмотреть на дело с другой стороны…
