– Идиот! – произнес Кирилл, рассматривая фото.
– Кто?
– Твой бывший муж. Бросить таких девчонок!
Комплимент был какой-то непонятный, но все же я решилась
уточнить:
– Он не бросал, а просто мы разошлись. И теперь он
снова женится.
– Вот я и говорю – кретин! – покачал головой
Кирилл.
Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я рассказала ему
несколько смешных историй про Аську, потом собралась уходить.
– Кирилл, у меня к тебе предложение. Давай мы оба будем
считать, что мы порядочные люди, и доверять друг другу. Ты поверишь, что я
действительно потеряла память на тот несчастный день и ничего не помню. А я со
своей стороны прошу прощения, что сильно накричала на тебя тогда в метро,
наверное, это я сама во всем виновата, хотя до сих пор не понимаю…
– Не понимаешь, что тебя заставило это сделать, что ты
во мне нашла?
– Не будем уточнять. Я чувствую, что ты хочешь сам
отомстить тем типам, что убили Женю. Но, пожалуйста, будь осторожен, а я тебе
обещаю, что буду с тобой во всем советоваться.
Он взял мои руки в свои и поцеловал.
– Ты вообще-то что-нибудь ешь?
– А что?
– А то, что ты худая, как персидская кошка.
– Как это? Персидские кошки все толстые.
– Вовсе нет. Это так кажется из-за пушистости. А в руки
возьмешь – это все одна шерсть, а самой кошки там чуть-чуть. – Он обхватил
меня руками, но отпустил до того, как я сделала попытку освободиться.
– Таня, – спросил меня Кирилл, когда мы уже
подходили к моему дому, – все-таки та история с номерками в кафе очень
странная. Если все, что ты говоришь, так и есть, она требует подготовки. А кто
мог знать, что вы с дочкой пойдете в кафе? Вы в тот день никого не встретили?
– Встретили. – Я засмеялась. – Карамазова
встретили.
– Карамазова?
– Да, я его часто встречаю, такой милый старичок,
комплименты мне все время говорит. Он что, живет тут рядом?
– Да вроде бы, – как-то неуверенно ответил Кирилл.
– Не на него же думать, что он нас с Аськой выследил.
Такой приличный человек, в Эрмитаже работает. Он кто – искусствовед?
– Не то чтобы искусствовед. – Кирилл не смог
скрыть улыбку. – Должность у него не знаю какая, а работа специфическая.
Он в Эрмитаже дезинфектором работает.
– Что-что? Там что – клопы?
– Думаю, что тебе не надо объяснять, что в Эрмитаже
картины не только в экспозиции, но и в запасниках. Рамы старые, деревянные, как
заведется какой-нибудь жучок – все проест. А карбофосом ведь поливать не
будешь. Представляешь, приходят люди в Эрмитаж, а там от картин карбофосом
воняет. Вот у него, у Карамазова, есть какой-то специальный состав, который не
пахнет, он им обрабатывает рамы и мебель. Это у них семейный бизнес, отец его
там работал, состав сам придумал.
– С ума сойти! А с виду прямо профессор! А как же он с
Марией Михайловной познакомился?
– Тоже по этой части уже давно. У людей ведь тоже
картины и мебель, антикварная, всякое может случиться, вот Карамазов и ходил по
таким домам по рекомендации. А потом прижился как-то, уже когда Женин отец умер
и Мария Михайловна заболела.
– Каких только профессий не бывает на свете!
Я не пригласила Кирилла зайти и правильно сделала, потому
что вернулся Сергей. Хорошо, что он не видел Кирилла, а то подумал бы, что я
нарочно сплавила ребенка, а сама тут развлекаюсь.
Сережа сказал, что все в порядке, что он устроил Галку с
детьми в деревне у матери своего приятеля. Дров он им наколол, проживут
недельку, а потом он съездит проведать.
– Как у тебе дела?
– Пока никак, – вздохнула я.
– Ну ладно, разбирайся.
И опять мне позвонил тот монотонный механический голос.
– Вы удовлетворены? – холодно поинтересовался
он. – Теперь Валентина не будет вам больше докучать, и вы можете иметь
дело только со мной. Это будет справедливо.
– А справедливо убивать ни в чем не повинных людей? Чем
вам ее муж помешал?
– Это нелепица, досадное стечение обстоятельств.
– В общем, так, – решительно начала я. – Я
сегодня была в милиции и все там рассказала. Мне уже наплевать, что со мной
будет, если они узнают про фотографию. Той вещи все равно у меня нет, а вы –
убийца. С завтрашнего дня мой телефон поставят на прослушивание, а меня будут
охранять круглосуточно, и вас рано или поздно поймают.
Выслушав всю эту чушь из моих уст, голос противно
рассмеялся, и пошли короткие гудки.
Кирилл быстро и грамотно выполнял свою работу у Густава
Адольфовича. Они с коллекционером много разговаривали во время этой работы и за
чаем, которым поила Кирилла Вера Ивановна по окончании каждого рабочего дня.
Старики страшно расстроились по поводу гибели Жени и очень сочувствовали Марии
Михайловне. Они старались отвлечь Кирилла разговорами от мрачных мыслей.
Коллекционер был человеком интересным, повстречал в своей жизни много
замечательных людей, и Кириллу общение с ним доставляло истинное удовольствие.
Похоже, и хозяину квартиры нравился спокойный и воспитанный молодой человек. За
несколько дней они подружились, и Кириллу иногда казалось, что они знакомы уже
многие годы. Он с грустью думал, что после окончания работы дружба прервется.
Но вместе с тем он старался побыстрее закончить, потому что времени совсем не
хватало.
Вечерами Кирилл сидел за письменным столом и рассматривал с
помощью специального приспособления кадры микропленки. Приложение – много-много
английского текста, так, это потом. Вот в начале что-то научное, а вот
пересняты какие-то листы с параметрами и формулами, и вставки между ними
по-русски. Но это не важно, а важно то, что на одном листе сохранилась печать.
Кирилл поставил максимальное увеличение и, напрягая глаза, прочел: «Институт
экспериментальной фармакологии». Так, это уже что-то. Он быстро просмотрел
остальные листы с формулами и в конце увидел подпись – весьма неразборчивую –
не то Соколов, не то Соловьев, но перед этой подписью стояло «проф.».
Уже легче. Знать бы теперь, как найти этого проф.
Соколова-Соловьева в Институте экспериментальной фармакологии.
Уже погасив свет и лежа на своем продавленном диване, он
долго перебирал в памяти всех знакомых по прежним временам. Из-за болезни
матери он растерял все связи – почти год провел в хлопотах, менял белье, кормил
ее с ложечки, давал лекарство по часам. Ночами он стирал, так что некогда было
ходить в гости и даже разговаривать по телефону. В первое время друзья еще
звонили ему, спрашивали, как дела, но потом перестали, потому что порадовать их
ему было нечем. А после маминой смерти он чувствовал себя таким опустошенным,
что сам не хотел ни с кем встречаться.
