– В том то и дело, что нет.
– Ну-ка, объяснись!
– Что тут объяснять, – разоткровенничался
Миша, – есть бабы простые, все у них как на ладони, сразу можно понять,
хочет она или нет. Предложишь такой намеком, конечно, она все сразу поймет, а
если не согласится, то не обидится и мужчину не обидит, как говорится, не
прошло – и ладно! А у тебя… вид такой, и не недоступный, а какой-то… Вроде и
вежлива ты со всеми, и приветливая, никогда слова грубого не скажешь, а вот
язык не повернется что-то такое тебе предложить, в ресторан там сходить или на
дачу съездить. Непростая ты женщина.
– Так что ж тут плохого?
– Ничего тут плохого нет, а только у мужчины, на тебя
глядя, мысль возникает, что хорошо бы на тебе жениться и детей с тобой завести.
– Ну вот уж не думала, что у меня такой вид домовитый!
– Не смейся, все ты понимаешь. Я ведь не про
домработницу говорю, а про жену. Вид у тебя уж очень порядочный. То есть не
только вид, а и сама ты… – Миша окончательно запутался и замолчал.
– Что ж, я плохо работаю? Ты мной недоволен?
– Да нет, только место твое не здесь. Тебе надо дома
сидеть, с детьми заниматься, в кружки их водить, в школу музыкальную.
– Я буду дома с детьми сидеть как порядочная, а муж
будет с девками время проводить?
– Это ты брось, – сказал он серьезно, – от
женщины все зависит, от тебя, например, никто гулять не будет. А так прямо
обидно человеку на тебя глядеть. Если бы ты замужем была, то еще туда-сюда.
Можно было бы думать, что кому-то повезло. А так глядишь на тебя и думаешь, что
вот могла бы у меня такая жена быть вместо той, что дома сидит.
– Ну ладно, – растрогалась я, – раз уж ты
такого хорошего обо мне мнения, то, так и быть, подвези до дома.
Кирилл ушел от профессора Солодова сам не свой. Страшно было
подумать о том, что случилось бы, если бы Таня выпила две таблетки, если бы она
случайно не услышала разговор Вадима с Валентиной, если бы не вмешался он,
Кирилл. Тогда Вадим бы увез ее к себе, а что собирался с ней сделать потом этот
подонок? На какое злое дело направить?
И чем бы все кончилось? В лучшем случае – психиатрической
больницей, а в худшем – Таниной смертью. Хотя неизвестно, что хуже. Кирилл
представил себе, в каком шоке была Таня, когда проснулась утром рядом с ним,
ничего не помня. А он спал, как свинья, не мог вовремя проснуться, успокоить
ее, рассказать, что произошло. Хотя он тогда и сам не знал, что произошло. И
просто удивительно, как она держалась. Чего ей стоило прийти к Кириллу потом, чтобы
выяснить, что же с ней произошло, и признаться в потере памяти. А он еще думал,
что она ненормальная! Бедная девочка!
Он уже подходил к магазину, сегодня он опоздал, но свет в
офисе еще горел. Значит, она его ждет. Сейчас они закроют дверь и пойдут потихоньку,
он расспросит ее о дочке, она всегда так оживляется, когда рассказывает о ней,
а про Солодова и про всю историю с ограблением коллекционера он ей ничего
рассказывать не будет, незачем ей волноваться по этому поводу.
Кирилл уже походил к двери, как вдруг услыхал Танин смех, и
предназначался он не ему. Он метнулся в сторону и встал за водосточную трубу.
Вышла Татьяна, а за ней этот бугай со стриженым затылком, ну да, директор
магазина, как его? Миша. Они закрыли двери, потом подошли к машине, этот тип
даже распахнул перед Татьяной дверцу – вежливый! – и уехали. Что ж,
классический случай. Директор с бухгалтером должны быть знакомы очень близко,
иначе бухгалтерский баланс не сойдется, как говорилось в одном анекдоте. К тому
же шикарная «вольво», сине-серая, как раз под цвет ее глаз. «Вольво» давно
уехала, Кирилл подавил жгучее желание бросить камнем в витрину магазина и пошел
быстрым шагом к метро.
Утром выяснилось, что Густав Адольфович ни за что не хочет
уезжать из квартиры. Старик капризничал, говорил, что жену он, конечно,
отправит к дочери, а сам не может оставить коллекцию без присмотра.
– Густав Адольфович! – обратился к нему Володя
таким тоном, каким обычно увещевают малолетних детей. – Ну не сделается
ничего вашей коллекции! Будьте же благоразумны, вы не можете так рисковать.
Старик согласился только тогда, когда ему пообещали, что с
коллекцией ничего не сможет случиться и что бандитов в квартиру просто не
допустят.
– Хорошо, Володя, я вынужден полностью на вас
положиться.
– И правильно делаете. Каждый должен делать свое дело и
не смешивать мюзикл с триллером.
Вечером этого же дня Густав Адольфович с женой по команде
Володи, который предварительно убедился, что на лестнице нет никого из соседей,
спустились на первый этаж. Возле подъезда стоял большой грузовой фургон
«Перевозка мебели». Кто-то из соседей купил новый мебельный гарнитур. Все
пространство между задними открытыми дверцами фургона и дверью парадной было
заставлено высокими ящиками, образующими узкий коридор. По этому коридору пожилые
супруги быстро прошли внутрь фургона. «Грузчики» закончили работу и уехали.
Кирилл привел Цезаря с прогулки и спросил у Раечки:
– Ну как она?
– Про тебя спрашивала, просила, чтобы зашел.
– Ей лучше?
– Да не лучше, – с досадой ответила Раечка, –
сам увидишь.
Кирилл прошел в комнату с затененной лампой. Мария
Михайловна, укутанная черной шалью, полусидела в кровати. Глаза ее были
закрыты. Кирилл хотел было потихоньку уйти, но старушка открыла неожиданно
ясные глаза.
– Кирюша, милый, посиди со мной. Кирилл сел рядом, взял
ее невесомую руку и погладил.
– Кирюша, ты ведь возьмешь потом к себе Цезаря?
Видя, что Кирилл замешкался с ответом, потому что не знал,
как реагировать на это «потом», Мария Михайловна попросила:
– В память о Жене, а, Кирилл?
– Конечно, возьму.
– Вот и хорошо. Цезарь к тебе привык, жалко терять
такую собаку. А родственники мои животных не любят. – Мария Михайловна
успокоенно прикрыла глаза.
Кирилл поцеловал сухую руку и вышел. Раиса возилась у плиты.
– Поешь хоть, а то готовлю зачем-то, никто не ест. Ну,
видел ее? – спросила Раечка, скорбно покачивая головой. – Она уже не
здесь, не на этом свете. И мне говорит, вот закончу все дела свои, и больше мне
делать нечего.
Кирилл посмотрел на ее старушечью спину, на седой чахлый
пучок на затылке. Тоже небось лет шестьдесят уже, а все Раечка да Раечка. Вечно
она здесь хлопотала.
– Они вам хоть деньги-то платили? – неожиданно
спросил он.
– За это не беспокойся. Меня в этом доме никогда не
обижали, Женя покойный всегда по-хорошему, Валька-то, конечно, норовила
схамить, ну да теперь что про это говорить.
Подошел Цезарь и положил голову Кириллу на колени.
