— Это показалось таким правильным, — добавил Обри. — Бабушка приглашает на чай. На что еще она могла пригласить?
— И вы ездили?
— Конечно, я поехал. И чай был великолепен. Все выглядело по-домашнему, так старомодно, с сандвичами. Мне с трудом удалось скрыть, что я не читал дневников. Тетя Свонни сказала, что сделала наброски семейного генеалогического древа, она его подправит и пришлет мне.
— Но так и не прислала, — заметил Обри.
— Да, она так и не прислала его. А теперь мы подошли к главному. — Гордон моргнул, и мне показалось, что он сейчас спросит, удобно ли я сижу. — Она позвонила и пригласила отправиться с ней «в исследовательскую поездку». Конечно, я согласился и спросил, могу ли взять с собой друга. Понимаете, Энн, если бы Обри был моей девушкой или женой (или моим парнем, или мужем, в зависимости от точки зрения), я должен был бы об этом спросить. Мы любим принимать все как есть и чтобы другие люди тоже принимали все как есть, — правда, Обри?
Обри кивнул с безмятежной улыбкой. Гордон же был очень серьезен.
— Поэтому я и сказал, что хотел бы взять с собой друга, с которым мы вместе живем. Тетя Свонни ответила «хорошо», или что-то в этом роде. В назначенный день мы заехали за ней. Она заказывала такси, но мы подумали, что ехать на машине Обри гораздо удобнее.
— Ехать куда? — спросила я.
— В этот дом в Хэкни. Это было приключение, скажу я вам. По словам тети Свонни, в этом доме она родилась, здесь жили ее родители, и, должен заметить, он произвел на нас впечатление своими размерами. Конечно, его разделили на квартиры, и выглядел он аляповато. Так, Обри? Мы вошли в дом, и она заговорила с жильцом нижнего этажа, который заодно был там кем-то вроде смотрителя. Он рассказал нам историю о привидении, которую, впрочем, никто из нас не воспринял всерьез. Но тетя Свонни, похоже, осталась довольна поездкой. И мы отправились домой.
Все это меня очень расстроило и потрясло:
— Когда это было, Гордон?
— Пожалуй, я могу назвать точную дату. Накануне дня рождения Обри, двенадцатого августа, в среду.
Первый удар у Свонни случился в августе. Мне надо уточнить дату, но я уверена, что это произошло тринадцатого, потому что миссис Элкинс упоминала о несчастливом числе. Почему Свонни тогда не попросила меня съездить с ней на Лавендер-гроув? Что заставило ее обратиться к Гордону Вестербю?
Обри предложил мне бренди, и я согласилась, что делала крайне редко. Они заговорили о летнем отпуске, который собирались провести в Дании, чтобы поискать семейные корни Вестербю и Каструпов. Не могла бы я найти фамильное древо, о котором Свонни говорила Гордону? Занятая своими мыслями, я тем не менее продолжала отвечать на вопросы Гордона как могла.
Где-то без четверти одиннадцать я вызвала по телефону такси, чтобы ехать домой. От вина и бренди, едва приехав домой, я провалилась в глубокий сон, но в три часа ночи проснулась от головной боли и сильного сердцебиения. Я включила свет, выпила три таблетки аспирина и, усевшись в кровати, принялась читать отчет Дональда Мокриджа о процессе Альфреда Ропера в Центральном уголовном суде Лондона.
14
СУД НАД АЛЬФРЕДОМ РОПЕРОМ
Процесс Альфреда Ропера, обвиняемого в убийстве жены, был одним из последних, на котором выступал в этом здании мистер Говард де Филиппис, королевский адвокат. Заседание состоялось 16 октября 1905 года под председательством судьи Эдмонсона. Обвинение представлял мистер Ричард Тейт-Мемлинг. Ропер обвинялся в убийстве жены, Элизабет Луизы Ропер, совершенного приблизительно 27 июля 1905 года посредством перерезания горла ножом, в котором не признал себя виновным.
Мистер де Филиппис, крупный мужчина с проницательным взглядом, необычайно высокий, размашистым шагом вошел в зал заседания, как обычно в сопровождении трех помощников. Один из них нес кипу носовых платков, другой — графин с водой и два стакана, а третий — надувную подушку. Эти «подручные средства» великий адвокат использовал в профессиональных уловках или для отвлечения внимания, и вряд ли они когда-либо применялись с большим эффектом, чем в деле Ропера.
Мистер Тейт-Мемлинг менее внушителен, но только фигурой, потому что его присутствие было столь заметно, а голос таким властным, что вскоре все, кто находился в зале, перестали замечать незначительность его телосложения. Особенно поражал голос прокурора — медоточивый, почти соблазняющий. Он актерски владел своим голосом. Он и был актером, но на сцене жизни.
Судья, бывший королевский адвокат, Льюис Вилфорд Эдмондсон, был знаменит своим молчанием, которое сохранял на протяжении всего процесса, где председательствовал. Он почти не вмешивался в ход разбирательства, не прерывал его вопросами и замечаниями, остроумными или докучливыми, чем нередко грешат другие судьи. От него веяло леденящим душу холодом, когда он внимательно слушал выступающих, безмолвно наблюдая за ними большую часть процесса. Но в деле об убийстве Элизабет Луизы Ропер вынесение приговора поручили присяжным.
Мистер Тейт-Мемлинг, делая многозначительные паузы и изредка бросая взгляд на молчаливого и угрюмого судью, начал свою обвинительную речь. Он сказал, что случай очень серьезный и присяжным следует быть особенно внимательными. Итак, утром четвертого августа, в пятницу, в комнате на третьем этаже виллы «Девон» на Наварино-роуд, Хэкни, обнаружили тела миссис Элизабет Луизы Ропер и ее матери, миссис Мэри Сары Гайд. Однако смерть миссис Гайд определена как естественная, и в данном случае касаться ее нет необходимости. Смерть миссис Ропер наступила оттого, что ей перерезали горло от уха до уха. Она была мертва по крайней мере неделю.
Он рассказал о жизни обвиняемого на вилле «Девон» совместно с женой, тещей, детьми, и другими обитателями дома. Обвиняемый, сказал он, был фармацевтом и, по-видимому, надеялся продолжить это занятие. Следовательно, обладал специальными знаниями о некоторых препаратах. Суду известно, что в течение весны и лета 1905 года, то есть регулярно на протяжении шести месяцев, обвиняемый давал жене некое химическое вещество, гиосцина гидробромид, чрезвычайное ядовитое, если тщательно не соблюдать дозу.
Не вызывает сомнение намерение мужа довести миссис Ропер до смерти. Их супружескую жизнь нельзя назвать счастливой, и Ропер изъявлял желание покинуть Лондон, уехать с сыном в другую часть страны и жить там без жены. Однако, несмотря на прием гидробромида, миссис Ропер не умерла. Подошел день запланированного отъезда обвиняемого в Кембридж, а миссис Ропер все еще жила и здравствовала. Более того, собиралась через неделю последовать за мужем и возобновить с ним совместную жизнь в Кембридже.
Прокурор выразил свою точку зрения на случившееся.
27 июля, около половины пятого вечера, обвиняемый и его сын покинули виллу «Девон», наняли кэб и отправились на станцию Ливерпуль-стрит, чтобы сесть на поезд до Кембриджа в пять пятнадцать. Однако уже на станции обвиняемый сказал сыну, шестилетнему мальчику, что забыл дома серебряную монетницу с четырьмя соверенами, которую носил обычно на цепочке часов, и должен вернуться за ней домой. То же самое он сказал носильщику, которого попросил присмотреть за ребенком и багажом до его возвращения, и кэбмену, который привез его на вокзал. Затем обвиняемый вернулся на виллу «Девон» на Наварино-роуд в Хэкни, где поднялся наверх забрать монетницу. В спальне он обнаружил жену, она спала, видимо под воздействием лекарства, которое давал ей муж. Он перерезал ей горло хлебным ножом и вернулся на Ливерпуль-стрит, снова взяв кэб. Поездка туда и обратно заняла полтора часа.
