— Я смешивал их с фунтом сахара.
— Нас не беспокоит сахар. Вы поместили двойную смертельную дозу этого ядовитого вещества в продукт, который ела только ваша жена?
Ропер проявил признаки негодования.
— Это не совсем так, — возразил он.
— Вы хотите сказать, что являетесь более авторитетным специалистом в определении токсичности вещества, чем доктор Понд?
— Нет, но…
— Я думаю, с этим все ясно. А теперь объясните, почему вы не воспользовались своим ключом, когда вернулись на виллу «Девон» в половине шестого вечера 27 июля?
— У меня его не было. Он остался в доме.
— Вероятно, вместе с монетницей?
— Я не знаю.
— Впустив вас в дом, мисс Фишер вошла в столовую?
— Я не знаю, куда она пошла.
— Она вошла в столовую, а вы отправились на кухню и взяли хлебный нож?
— Нет. Я искал монетницу в ящике вешалки для шляп. Там ее не оказалось, поэтому я поднялся наверх.
— Полагаю, вы вошли в спальню и обнаружили жену в одиночестве. Она спала.
— Она не спала.
— Полагаю, она спала, как часто бывало в это время дня из-за снотворного действия препарата.
— Нет, она не спала и даже не лежала в постели.
— Разве вы не посчитали ее легкой жертвой, когда она глубоко спала под воздействием лекарства, одна?
— Нет!
— Она так глубоко спала, что даже не пошевелилась и не закричала, когда вы перерезали ей горло от уха до уха?
— Я не делал этого!
— Вы даже прикрылись покрывалом, чтобы не испачкаться в крови, однако она попала вам на правую руку и рукав пальто.
— Я поранил руку при падении. Это моя кровь!
Мистер Тейт-Мемлинг снова и снова возвращался к тем пятнадцати минутам, которые Ропер провел на вилле «Девон», но тот не сдавался и не менял своих показаний. Мистер де Филиппис сморкался и пил воду. Он уже использовал пять носовых платков, и чистым оставался только один. Но кульминацией этой драмы стал последний вопрос прокурора. Услышав ответ Ропера, публика ахнула.
— Вы любили жену?
— Нет, я больше не любил ее.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ ЗАЩИТЫ
Господа присяжные заседатели! Благодарю вас за исключительное внимание, с которым вы подошли к слушанию данного дела. Я лишь хочу напомнить, что вы должны вынести вердикт, ответственность за который лежит только на вас, опираясь не на слова адвоката или заключительную речь судьи, а на факты, и только факты.
Никто не отменял презумпцию невиновности, которая является фундаментом уголовного права. Я надеялся, что мой друг в заключительной речи обвинения скажет, что не будет больше вести дело, основываясь только на подозрении. Но я не думаю, что сожалею об этом, раз вы выслушали и защиту. Надеюсь, что благодаря моим аргументам вы вынесете вердикт «невиновен».
Возможно ли, чтобы человек совершил такое убийство днем в доме, где находились еще две женщины и ребенок? Возможно ли, что он позвонил бы в дверь, будь у него собственный ключ от входной двери? Возможно ли, что, испачкавшись кровью жертвы, человек не сделает попытки уничтожить ее следы на рукаве или руке, а вместо этого просто замотает руку носовым платком? Возможно ли, что человек, задумывая убийство, не добудет заранее оружие, а оставит все на волю случая, когда все зависит от маловероятного отсутствия служанки на рабочем месте?
Я внимательно выслушал все предполагаемые мотивы преступления. Существует два вида убийств: немотивированные и мотивированные. Убийства без повода совершаются, как правило, сумасшедшими. И я спрашиваю вас, уважаемые господа присяжные, — в чем мотив этого преступления?
Может ли муж убить жену просто потому, что охладел к ней? Если бы это было так и наше общество дошло бы до столь жалкого состояния, когда члены его пренебрегали бы старомодной добродетелью, то убийство жены стало бы обычным явлением. Но нет! Муж, охладев к жене, продолжает жить с ней, исполняя свой долг и обязанности, или же обращается к закону, который в таком случае быстро предоставляет ему свободу. И если на самом деле его страдания становятся невыносимыми, возможно подогреваемые ревностью и страстью, то бывали отдельные случаи, когда муж неожиданно, в приступе ярости, нападал на жену и даже совершал убийство. Но при этом он не планирует это, не забывает специально дома ключи и монетницу, не травит свою жертву долгое время и убеждается, что возможные свидетели преступления чем-то заняты в других комнатах.
Где заключение психиатра о состоянии обвиняемого, которое объяснило бы совершение данного преступления? Представило ли обвинение свидетелей, которые сказали бы, что слышали угрозы Ропера в адрес покойной? Есть ли у вас свидетели ссор между ними? Имел ли место хоть один акт насилия, совершенный обвиняемым над покойной до убийства? Ничего этого представлено не было. Нет, нет и еще раз нет! У нас есть только собственное заявление Альфреда Ропера, в котором вы, как гуманные люди, как люди с жизненным опытом, можете разглядеть трагедию, которая, возможно, тронула вас до слез. Нет, сказал он, я больше не любил ее. Это было его единственное высказывание, джентльмены, о годах страдания и о состоянии его души: «Я больше не любил ее!»
Не мне и не вам судить, имел ли право человек без специального медицинского образования взять на себя ответственность лечить жену от того, что он сам определил как болезнь. Но одно мы можем утверждать, мы все, кто выслушал его простое признание: то, что он совершил — это лучше, добрее, великодушнее, гуманнее, чем действия мужа, который при меньших основаниях подал бы на развод или просто бросил бы ее, отобрав детей.
Я возьму на себя смелость еще раз подчеркнуть, уважаемые господа присяжные, что вы судите обвиняемого в убийстве, а не человека, незаконно присвоившего себе право врача. Помните об этом. И хотя здесь могут быть доказательства его необдуманных поступков, но доказательств убийства нет, и я призываю вас не поддаваться призывам обвинения повесить этого человека.
Должен напомнить вам, что точное время смерти миссис Ропер не установлено, и уже никогда не будет установлено. Смерть могла наступить вечером 27 июля, но, с другой стороны, это могло случиться и на следующий день. Нет ни медицинского заключения, ни улик, которые подтвердили бы точное время. Единственное, что обвинение может выдвинуть против моего подзащитного, это повязка, которая была у него на руке, когда он возвращался на Ливерпуль-стрит. И не кровь, заметьте, уважаемые господа присяжные. Не кровь. У человека, которого кэбмен по фамилии Грантхэм отвозил на вокзал, возможно, и была кровь на руке, но не забывайте, что мистер Грантхэм не смог опознать своего пассажира. Хотя он и утверждал, что на руке у его пассажира была кровь, он не смог вспомнить, на какой именно. Повторяю, он не опознал своего пассажира. Он не узнал его в суде.
Мистер Вуд, носильщик, тоже видел повязку на правой руке Ропера, но не видел кровь. У вас нет оснований считать, что человек с кровью на руке, которого видел мистер Грантхэм, — это Ропер, а не кто-то другой, ехавший на Ливерпуль-стрит тем же вечером.
