Вопрос о времени совершения убийства — действительно большое затруднение обвинения. Исходя из свидетельских показаний, я должен сказать — оснований полагать, что Элизабет Ропер умерла вечером 27 июля у нас ничуть не больше, чем оснований думать, что она умерла ночью или на следующее утро. У нас не больше причин полагать, что обвиняемый взял нож на кухне вечером 27 июля, чем считать, что кто-то другой сделал это утром 28 июля. И еще раз о времени. Мы можем не принимать в расчет время, затраченное обвиняемым во второй раз на обратную дорогу от виллы «Девон» до вокзала на Ливерпуль-стрит. Он шел пешком, споткнулся о бордюр и упал. Он перевязывал руку. Словом, он задержался. И у вас нет причины оспаривать это.
Главной уликой против обвиняемого, безусловно, является то, что он давал своей несчастной жене ядовитое вещество. Он мог иметь или не иметь намерения своими действиями довести ее до смерти. Он мог иметь или не иметь намерения совершить менее зловещее деяние — подавить ее чрезмерное половое желание. Вопрос не в том, что он собирался сделать, а в том, чего добился. Миссис Ропер умерла не от отравления гидробромидом, а оттого, что ей перерезали горло. Важно, чтобы вы помнили об этом, когда будете выносить вердикт.
Обе стороны долго обсуждали вопрос применения гидробромида человеком без специального образования. Не следует придавать большого значения факту, что 10 гран являются смертельной дозой и обвиняемый, по собственному признанию, смешивал именно такое количество препарата с фунтом сахара. Насколько нам известно, он понимал, что жена не съест столько сахара за один раз, а только постепенно, за много дней, возможно унцию в день.
Хотя, без сомнения, мой долг действовать в интересах правосудия, чтобы преступники были наказаны должным образом, мой долг также поставить вас в известность, что какую бы личную неприязнь вы ни испытывали к обвиняемому, вы не должны выносить вердикт «виновен», пока не останется ни единой лазейки, в которую он мог бы ускользнуть. Не думаю, хотя и есть подозрение, что обвинение достаточно хорошо, на мой взгляд, убедило вас в виновности подсудимого.
Итак я не думаю, что улик достаточно, чтобы оправдать ваше решение вынести вердикт «виновен».
Если только вы не придали большого значения заявлению мисс Фишер о том, что обвиняемый открыл ей дверь в столовую, если вы не видите в этом намеренного желания отвлечь ее внимание от кухни, то нет никаких улик, что обвиняемый как-то связан с орудием убийства. Также вы должны принять во внимание затраченное время и спросить себя, станет ли человек в его положении, собираясь совершить злодеяние — как утверждает обвинение, — рисковать выйти из кухни с ножом, когда есть вероятность встретить мисс Фишер в коридоре. Вы должны также спросить себя, почему человек, который испачкал кровью руку и рукав пальто, совершив зверское убийство, вынужден заматывать руку тряпкой, хотя гораздо проще было бы смыть кровь водой.
Используя косвенные улики, судьи и присяжные обязаны быть особенно внимательными, прежде чем выносить приговор. И мой долг указать: только в том случае, если показания выглядят столь убедительными, что ни у кого не останется сомнений, — только тогда вы можете признать обвиняемого виновным. Вы не обязаны считаться с моим мнением, но вам следует быть очень внимательным, прежде чем мы признаем человека виновным в таком преступлении. Конечно же, это исключительно на ваше усмотрение, джентльмены.
Теперь я попрошу вас удалиться, чтобы обсудить вердикт. Тщательно взвесьте свидетельские показания с обеих сторон. Если вы полагаете, что обвинение доказало вину подсудимого, ваш вердикт будет «виновен». Если же нет, если есть хоть малейшее сомнение, ваш вердикт должен быть «невиновен».
Двое полицейских привели всех присяжных к присяге, и те удалились в два тридцать пять дня. Они совещались два с половиной часа. Видимо, прийти к соглашению оказалось нелегко.
Секретарь суда:
— Господа присяжные заседатели, вы вынесли свой вердикт?
Старшина присяжных:
— Да.
Секретарь суда:
— Вы нашли подсудимого виновным или невиновным в жестоком убийстве Элизабет Луизы Ропер?
Старшина присяжных:
— Мы нашли его невиновным.
Секретарь суда:
— Это единогласное решение?
Старшина присяжных:
— Да.
Мистер де Филиппис:
— Я хочу попросить вас, Ваша Честь, чтобы Альфреда Ропера освободили из-под стражи.
Судья:
— Да, конечно. Господа присяжные заседатели! Вам доставили большое неудобство тем, что продержали в зале суда так долго. Я чрезвычайно обязан вам за то внимание, с каким вы подошли к этому делу. В признательность за ваш труд и затраченное время я подготовлю приказ о том, что в течение десяти лет никого из вас не могут привлекать к участию в других процессах в качестве присяжных.
16
СУД НАД АЛЬФРЕДОМ РОПЕРОМ
(заключение)
Ропер может вернуться в Кембридж или, если захочет, на виллу «Девон». Когда два человека умирают при обстоятельствах, где нет свидетеля или другого подтверждения времени смерти, по закону считается, что младший прожил дольше. Поэтому Ропер унаследовал от жены дом на Наварино-роуд. Оставшись без работы, он попытался жить там и сдавать комнаты. Однако найти квартирантов не смог, и вскоре его стали донимать враждебно настроенные соседи.
Все знали, кто он. Большинство считали его виновным. Ему постоянно били окна. Однажды вечером, когда он находился в саду, кто-то выстрелил в него из пневматической винтовки. Дети дразнили его на улице, и лучшее, чего он мог ожидать от их родителей, — чтобы на него не обращали внимания. Ропер устроился служащим в компанию в Шеклвелле, но, когда его работодатели узнали, кто он, его уволили.
В результате Ропер с сыном переехал в Кембридж. Муж его сестры, Томас Лиминг, проявил сострадание и предложил ему работу кладовщика. Там Ропер и оставался до своей смерти — пятнадцать лет спустя.
Эдварду в 1915 году было шестнадцать, и он завербовался в армию, не дождавшись призывного возраста. Смерть обходила его стороной практически до последних дней войны, но осенью 1918 года она все-таки настигла его в одном из боев при Аргонне. После этого Ропер оставил дом, который снимал, и переехал жить к сестре и ее мужу в Фэн-Диттон. Там он и скончался от болезни почек, через семь лет после гибели Эдварда.
Говорили, что за двадцать лет с момента смерти жены Ропер ни разу не поинтересовался судьбой ребенка, который носил его фамилию, но которого он отказался признать своим. Он знал, что девочка пропала и что в первые дни после обнаружения тела Лиззи ее пытались найти. Полиция подвергла Ропера допросу, который он назвал издевательским, так как и после переезда в Кембридж его еще долго не оставляли в покое.
Он никогда не упоминал, что знает о судьбе Эдит. Возможно, он на самом деле знал не больше остальных.
