Аста редко писала письма. Она создавала роман длиной в миллион слов — дневники. Старшая дочь дяди Гарри вернула мне несколько писем, которые Аста отправляла ему в конце жизни — «любовные письма, как у Роберта Браунинга», так он их называл. Когда начали издавать дневники, племянник Свонни вернул ей письма Асты к его отцу. Но и в них не оказалось ничего о происхождении Свонни.
Фотографии помогли нам узнать Эдит Ропер, но ничего не говорили о Свонни. Когда я вижу фотографию на обложке — студийный портрет, которым на последнем томе дневников заменили ту фотографию рядом с Русалочкой, всматриваюсь в такое знакомое, волевое красивое нордическое лицо, мне иногда кажется, что я вижу в нем черты другого человека. Я знала его очень давно, в дни моего детства.
Но, возможно, это просто черты дедушки Расмуса, или моей мамы, которую Свонни долгие годы считала сестрой. Я не знаю.
И это удручает меня.
29
1991 год. Страницы прислали в конверте, из Копенгагена, всего три недели назад. Я не распечатала конверт в тот день, а отложила его, так как разбирала многочисленные письма.
Когда дела Свонни легли на мои плечи и я взвалила на себя еще и редактуру дневников, то не предполагала, что это займет все мое время. Я надеялась, что после издания четвертого тома дневников и всплеска популярности интерес к Асте пойдет на спад. Но я не могла предвидеть, насколько увеличится почта с выходом новой книги. Кроме заваливших меня писем, я получала просьбы об интервью, приглашения на встречи с читателями, множество рецензий и отзывов из газет.
Преемница Сандры, чья память была настоящим складом информации, уехала к жениху на другой край света, и передо мной встала дилемма — то ли обучать новую помощницу, то ли делать все самой. Я нашла выход, но все равно мне каждый день приходилось отвечать на десятки вопросов и писем, ответить на которые может лишь тот, кто знает дневники так, как знаю их я. Возможно, авторам детективов действительно нужны истории об убийствах, авторам любовных романов — темы для них, те, кто пишет о путешествиях, берут за основу воспоминания предка какого-нибудь читателя, побывавшего где-нибудь в Замбези в 1852 году. Я слышала, что это так. Теперь же я сама регулярно получала мемуары, старые и новые рукописи, почти неразборчивые записи, даже журналы, которые вели дети во время школьных экскурсий. Они приходили со всего мира, и многие даже не на английском языке.
Один процент этой корреспонденции я посылала моему издателю, остальное возвращала отправителю, сожалея, что в послание не вложен конверт или чек на почтовые расходы. Когда пришел пакет из Дании, который переслал мне Гюльдендэль, я решила, что это еще одно подобное творение. Может, всего лишь проба, несколько страниц, чтобы заинтриговать, потому что пакет был тонкий и легкий.
Я распечатала пять пакетов и два конверта, прежде чем добралась до этого послания. Внутри оказался дневник, или часть дневника. Я не сразу это заметила, поскольку листы вложили в картонный скоросшиватель. К нему прикрепили письмо и обычную вежливую записку на фирменном бланке от издателя. Письмо было написано по-английски, очень хорошим языком образованного датчанина. Обратный адрес копенгагенский, письмо отправили две недели назад. Видимо, отправитель не знал, что Свонни умерла и что она говорила по-датски.
Дорогая миссис Кьяр!
С прискорбием вынуждена сообщить, что моя мама, Осе Йоргенсен, умерла в ноябре. Я полагаю, вы знали ее, она посещала ваш дом.
Разбирая ее бумаги, я сделала интересное открытие. Я, как и все, читала знаменитые дневники. И сразу увидела, что это страницы из «Книги Асты». У вас есть копии, но я решила, что будет правильно отослать их вам, поскольку полагаю, что это подлинники и они имеют историческую ценность.
Моя мама, как вы знаете, была военно-морским историком и долгие годы являлась профессором университета. Я попыталась понять, почему эти страницы оказались у мамы, и решила, что миссис Аста Вестербю передала их маме, потому что там упоминается «Георг Стаге». В 1963 году, когда мама посещала Англию, она изучала этот инцидент, собираясь издать книгу военно-морской истории Дании. Без сомнения, она упомянула об этом в разговоре с миссис Вестербю, которая и предоставила ей данные по этому вопросу.
Я вкладываю в письмо эти страницы и надеюсь, что они будут вам полезны.
С уважением,
Кристин Нергор
Когда я открывала скоросшиватель, у меня дрожали руки, и это не преувеличение. Мы так долго искали эти страницы и были уверены, что их вырвала Свонни. Нам не пришло в голову, что это сделала Аста. Это казалось невозможным, мы не могли представить, чтобы человек, ведущий дневник, мог уничтожить собственные записи.
Но это вполне в духе Асты. Представляю, как на вечере, который Свонни устраивала в честь Осе Йоргенсен в тот самый день, когда пришло анонимное письмо, Аста разговаривает с датской гостьей и сообщает, что у нее есть нечто интересное для миссис Йоргенсен. Затем она поднимается к себе, чтобы отыскать нужный дневник. В это время Свонни в отчаянии повсюду ищет ее. В своей комнате Аста быстро просматривает тетради в поисках первой. Она не хочет задерживаться, ведь внизу столько веселья и еды. Она уверена, что это записи за июль и август 1905 года, здесь ее замечания по поводу письма тети Фредерике. Найдя нужные страницы, Аста вырывает их. Зачем они ей? Какая от них польза? Все, что она раньше записывала, теперь просто груда никому не нужной бумаги.
Я вспомнила, что Свонни обнаружила Асту и историка в гостиной, они вместе разглядывали копенгагенский королевский фарфор. Страницы к этому моменту лежали в сумочке Осе Йоргенсен, свернутые. Вот так просто рождаются великие заблуждения, которые перерастают в трагедии.
Все страницы были в папке. Они отлично сохранились заботами настоящего ученого, их не касались ни степлер, ни скрепка. Дата на первом листе указывала, что запись сделана на следующий день после дня рождения Свонни, или дня, который считался днем ее рождения. Но четыре предложения перед ней были последними из записи от 26 июля. Она заканчивалась словами «…они должны спросить отца, и это верный способ отсрочить решение на месяцы». А запись от 2 августа была неполной, без продолжения.
Я протянула страницы мужу, и Пол начал вслух переводить их на английский:
Ребенок почти не шевелился сегодня. Так бывает в последние дни перед рождением. Я вспомнила историю, которую прочитала в одной из саг, про Сванхильд.
Я собираюсь назвать дочь Сванхильд.
Июль, 29, 1905
Я все еще жду, и мне до сих пор не больно.
Я делаю все, чтобы отвлечься, думаю о чем угодно, кроме того, что происходит — или не происходит? — внутри меня. В школе начались летние каникулы, поэтому мальчики дома. Они носятся повсюду и ужасно шумят. Слава богу! Кажется, дождь закончился, и теперь их можно выпустить на улицу.
Вчера Хансине попросила отпустить ее на вечер, и я разрешила. Не хочу, чтобы она суетилась вокруг меня. Но она не вернулась даже к полуночи. Я не могла уснуть и слышала, как она пришла около двух. Может, у нее есть любовник? Так или иначе, мальчики оставались весь вечер со мной в гостиной, и я сказала им, что у них будет сестренка. Я знала, что не ошибаюсь. В этот раз чувствую себя совсем иначе, не так, как прежде, и знаю, что это девочка. Дело только в этом.
