Чарльз не почувствовал страха, так как входная дверь, через которую попадали прямо в эту комнату, оставалась широко распахнутой. Гораздо интереснее, что он почувствовал восхищение собственной чувствительностью, особой проницательностью. Как бы он сумел догадаться — когда действительно в это время не знал ничего, — что за человек перед ним и что ему понравилось бы сделать с ним, не обладай он своей необъяснимой способностью?
Теперь Чарльз не сомневался относительно истинной причины полученного вознаграждения за так и оставшуюся грязной машину. Но тем не менее он принял его, так как в этот момент испытывал некоторые денежные затруднения, сильно посягнув на свои августовские карманные деньги. И чашку кофе он тоже взял. «Питер, наверное, думает, что из-за денег он, по меньшей мере, понравится мне. Однако!»
Питер Моран указал на стул рядом со столом и, когда Чарльз не принял предложения, подтолкнул стул к нему. Чарльз присел, через стол наблюдая за Питером. Что Манго хочет от этого мужчины? Зачем было нужно встречаться с ним?
В задней зеркальной стенке старого буфета, который стоял позади Питера Морана, Чарльз мог разглядеть отражение его плеч и затылка. Если бы он заблуждался насчет своей миловидности мальчика-херувима, певчего церковного хора, мама быстро бы поставила все на место. Она, безусловно, подчеркивала его привлекательность. Он всегда помнил об этом. И сейчас позади полного решимости, но восхищенного лица Питера Морана он увидел в зеркале свое личико с чистыми невинными голубыми глазками, золотистыми, хоть и очень короткими волосами, и вздрогнул, как будто его ударило током.
— Что заставило тебя подумать, что здесь живет мальчик? — спросил Питер Моран.
— Мистер Робинзон сказал. — Этот ответ Чарльз придумал давно для подобных вопросов, задаваемых ему взрослыми.
— Я не знаю никакого мистера Робинзона.
Но и к этому Чарльз был готов тоже.
— А он вас знает.
Эти слова подействовали на Питера Морана гораздо сильнее, чем Чарльз ожидал. Большей бледности, чем у Питера Морана, казалось, и быть не могло, но сейчас его лицо просто обесцветилось. Он прищурил глаза и отшвырнул свой стул.
— Ты бойскаут или еще кто-то?
— Потому что помыл вашу машину? Нет, я не бойскаут. И мне уже пора идти. Спасибо за кофе.
Нерешительность, затянувшаяся пауза — как будто какая-то внутренняя борьба шла за стеклами очков, за широким бледным лбом. Затем осторожно:
— У меня через день-два может быть для тебя другая работа. Но не здесь. Мы могли бы встретиться. Мы могли бы встретиться и выпить кофе где-нибудь в городе.
Чарльз улыбнулся. Он мог себе это позволить. Мальчик вышел на ступеньки. Две женщины с пакетами из магазина появились рядом на тротуаре. Они оживленно болтали.
— А ты не скажешь, как тебя зовут?
— Камерон, Ян Камерон, — сказал Чарльз. — Черч-Бар, в телефонной книге есть.
9
Номера отеля не занимали одно здание, а были разбросаны по маленьким круглым хижинам с тростниковыми крышами и очень причудливым интерьером внутри и состояли из спальни, ванной и террасы, как правило, на солнечную сторону. Манго и Грэхем заняли одну из таких хижин. После обеда с родителями в деревенском ресторане, который славился морепродуктами, они вернулись сюда и написали открытку мистеру Линдси, подписав вверху рядом с датой «Керкира» вместо Корфу.
— Чтобы задобрить Цербера, — заметил Грэхем. Они написали греческое название острова еще и потому, что посчитали, это будет приятно расстроенному классицисту.
— Цербер — звучит как имя агента, — заметил Манго. — Не понимаю, почему это никогда нам не приходило в голову.
— Можно так назвать Мартина Хилмана, — предложил Грэхем, закуривая сигарету.
— Может, не будешь курить? Если отец пройдет мимо, нам не поздоровится.
— Хорошо, я собираюсь бросить, но не надейся, что я сделаю это на отдыхе. Должен же мужчина получать хоть какие удовольствия. А ты просто ужасный кальвинист. Я думаю, в тебе говорит шотландец.
— Если память не изменяет, — сказал Манго, — Кальвин был французом.
[20]
Как обычно, Грэхем заснул первым. Манго иногда думал, что сигаретный дым заставляет его спать. Застекленные двери на террасу были широко распахнуты, и поток лунного света проникал в спальню. Манго лежал в кровати и наблюдал за ящерицей, прилепившейся к оштукатуренной стене прямо над открытой дверью. В лунном свете она отбрасывала удлиненную очень темную тень с острым хребтом. Если прищурить глаза и немного скосить их, ящерица вырастала до огромных размеров и становилась похожей на дракона. Это напомнило ему Чарльза Мейблдина и, как следствие, неразгаданный шифр Московского Центра. Манго не слишком верил, что Дракон сумеет найти ключ к коду. Не исключено также, что Рози Уайтекер решит отказаться от старого шифра Штерна и придумает что-нибудь новенькое.
Манго повернулся и посмотрел на электронные часы Грэхема, лежащие на тумбочке, расположенной между их кроватями. От беспокойной натуры отца Манго унаследовал страх перед бесполезной тратой времени, например, на сон. Электронные часы были не лучшим зрелищем для людей с таким характером, слишком наглядно здесь минуты убегали в небытие. Но чтобы разглядеть время на наручных часах, не хватало света. На электронных часах высвечивалось одиннадцать сорок три, и как вспышка молнии догадка пронзила Манго. Он понял, что означали цифры в конце шифровок Московского Центра.
Ни номер дома, ни номер телефона, а время! Боже, до чего же все просто! Это было время, девять тридцать одна, три минуты одиннадцатого, двенадцать пятьдесят восемь. Ему хотелось разбудить Грэхема, чтобы рассказать ему, но он все-таки не стал этого делать. Он встал и перешел в шезлонг на террасе, наблюдая за ящерицей, которая превратилась в дракона и медленно, осторожно пересекала безбрежную пустыню…
10
Полицейские не возвратились. Весь уик-энд Джон мучился в поисках решения, что делать. Он уже подумывал навестить Марка Симмса, чтобы рассказать ему о беседе с инспектором Фордвичем, даже заставил себя подойти к телефону и набрать номер. Но никто не ответил, несмотря на то, что он несколько раз повторил набор. Новости о процессе над Родни Мейтлендом появились в газетах, и не только в «Свободной прессе», но и в центральных. Телевидение тоже не оставило судебное разбирательство без внимания. Но Родни обвиняли только в одном убийстве бристольской девушки, которое произошло в июне. И Джон решил не предпринимать никаких действий, пока ситуация не изменится и Мейтленда не осудят и за убийство Черри тоже. Однако визит полиции все-таки заставил его дойти до кошачьей лужайки, чтобы поставить все на свое место. Надо учиться на собственном опыте, думал Джон, и не повторять ошибок. Достаточно того страха, которого он натерпелся, когда приехали Фордвич и та симпатичная девушка, Обри, если память не изменяет. Лучше попытаться что-то сделать сейчас, чем сохранять риск попасть в затруднительное положение впоследствии…
