Манго тоже читал обо всем в газетах. Упоминание имени Питера Морана очень заинтересовало его. Он вспомнил, что когда впервые в прошлом году выдвинул ящик под своей койкой в спальне Питт-Хауса и заглянул в него, то увидел вырезанное на деревянном дне имя Питера Морана, дату 1965 год и черту. Второй даты не было. Но совсем не обязательно, что это был тот же самый человек.
Записку от Дракона он вынул на следующий день. Но возникало затруднение — у них больше не было Убежища для встреч. Вероятно, придется встретиться с Драконом на Черч-Бар и поговорить начистоту, так как в соответствии с выводами Грэхема. Чарльз не прошел проверку, устроенную ему. Надо решать, что делать с предателем. Не более чем выгнать, подумал Манго.
Он присел на одну из коробок — кто-то соорудил из них укрытие для кошек — и придумал ответ: «Левиафан — Дракону…»
Был час пик и поток машин, направляющихся на юг, громыхал наверху. Манго положил записку в пластиковый пакетик Дракона, который был с застежкой-«молнией», и прикрепил пакет обратно внутри центральной опоры. Манго помнил, что для Дракона записку нельзя крепить слишком высоко, иначе Чарльзу Мейблдину будет трудно до нее дотянуться. Дракон как предатель тоже мог бы спалить Убежище. Но Манго очень бы удивился, случись это на самом деле.
Новый кот-король, рыжий самец с мощной холкой и длинным телом, растянулся в ожидательной позе у его ног. Манго наклонился и погладил кота. От него сильно пахло цибетином, приятным парфюмерным запахом, пока не знаешь, что это такое.
[26]
Размышляя, зачем Дракону потребовалась такая спешная встреча, Манго спустился по Бред-лейн и Бекгейтской лестнице к воде. Под Ростокским мостом вверх по реке поднималась баржа, на ее носу стояла собака и громко лаяла на рыбака. Сквозь легкую дымку солнце казалось белым и удивительно мягким. На мгновение туман скрыл от него верх Шот-Тауэр, но затем стал похож на развевающийся по ветру шарф, зацепившийся за башню. В ее фундаменте был тайник Медузы, но он оказался пустым. Собор выплыл из дымки, и солнце тотчас же залило его бледной акварелью, и казалось, сотня святых на восточном фронтоне покинула свои ниши, чтобы погреться в его лучах.
Колокол часов собора гулко отбивал десять, когда Манго переходил на восточный берег по Александровскому мосту. Туман окончательно рассеялся, и с левого берега Манго наблюдал, как башня «Сит-Вест», точно как святые собора, выплыла из белой дымки на солнце и приветствовала его зелеными огоньками — 10.01 и 17 градусов.
Манго передумал идти прямо домой, а решил сделать небольшой крюк, чтобы заглянуть на Невинскую площадь. Ему показалось, что через дорогу из дверей магазина Маркса и Спенсера вышли братья Штерн, но когда он взглянул еще раз, их уже не было. Вокруг памятника Лисандру Дугласу на низком ограждении постамента сидели люди. Они удивленно посмотрели на Манго, когда тот перешагнул ограждение, забрался на постамент и вынул сложенную бумажку из бронзовой руки первого мэра. Манго изменил своей привычке сразу переписывать содержание шифровки, чтобы тут же вернуть ее на место. Ему не захотелось делать это на глазах изумленных зрителей. Он прошел к скамейке за пешеходной дорожкой у клумбы. Почти ничего не понимающий в садоводстве, Манго всегда удивлялся, почему городской совет остановил свой выбор на этих темно-красных цветах, похожих на струйки крови из требухи или испорченного мяса.
Как только Манго взглянул на бумажку, даже не пытаясь дешифровать сообщение, он понял, что что-то тут не так. Ни в начале сообщения, ни в его конце не было больше цифр. Московский Центр сменил код! Они поменяли его через неделю после того, как Манго нашел к нему ключ. Это могло означать только одно — они узнали, что старый шифр разгадан. Манго показалось, что кто-то злорадно рассмеялся у него за спиной, и он оглянулся. Конечно же, это ему только показалось, никто вокруг даже не улыбался. Не торопясь, он пересек площадь и положил записку обратно в руку статуи.
Но он же никому не говорил, что сломал код, или никому, у кого была возможность… Стоп! Он точно не говорил ничего Чарльзу Мейблдину. Не было подходящего случая похвалиться этим. Неужели он ошибался насчет Дракона? Вероятно, да. Однако неправда, что он никому не говорил…
6
Когда погибла Черри, полиция приезжала расспросить их. Вероятно, и у Дженифер было что-то похожее. Полицейские беседовали с ней очень долго. Они расспрашивали ее о Питере Моране. Мужчина и женщина, сказала Дженифер, и по ее описанию Джон понял, что приезжала, должно быть, Сьюзен Обри. Джон не встречался с Дженифер, но несколько раз говорил с ней по телефону. Голос Дженифер звучал бесстрастно и монотонно, когда она говорила, что хотела бы испытывать боль, хотела быть сраженной известием, так как считала Питера самой большой любовью своей жизни, но, кроме сожаления и смирения, не чувствует ничего. Она явно чего-то недоговаривала, но Джон понял, что виновником своего бездушия она считает его. Джон рассказал ей правду о Питере Моране, и это изменило ее отношение к любовнику не в лучшую сторону. Но Джон понимал, что, если бы он тогда не сделал этого, она все равно узнала бы обо всем сейчас. Узнала бы из газет, от полиции. Это вряд ли вызвало бы ее ненависть к ним, так почему же она возненавидела его?
Джон звонил ей каждый день. Она по-прежнему не встречалась с ним, но больше не говорила, что никогда не захочет видеть его снова. Она, видимо, забыла и то, что однажды заявила о нежелании когда-либо разговаривать с ним. В середине следующей недели после смерти Питера он позвонил ей, и ответил мужчина. Возможно, полиция, подумал Джон. Полицейский со своими бесконечными вопросами. Однако в голосе прозвучали знакомые нотки, и Джон решил, что, скорее всего, это заехал Фордвич, инспектор уголовного розыска. Но полной уверенности, что угадал точно, у него не было.
Четверг после обеда он провел в Хартлендских Садах. Проходило очередное следственное заседание, и Джон подумал, что сегодня, вероятно, не позвонит Дженифер, а поедет к ней, поедет прямо в Нанхаус, даже не заезжая домой. Притаившееся чувство надежды овладело им с новой силой.
Он оставлял «хонду» на автостоянке у главного входа в Сады. Перед выездом на дорогу, ведущую к Фонтильским высотам, он притормозил и остановился, пропуская поток поднимающихся в гору машин. Они продвигались медленно, с частыми остановками, но с ничтожно малыми интервалами, и Джон повернулся, чтобы заглянуть в лицо шофера каждой приближающейся машины в надежде заметить кивок или взмах рукой, что означало бы разрешение вклиниться в бесконечный поток перед ним. Третьим шофером, кому был адресован умоляющий взгляд Джона, оказался Марк Симмс, сидящий за рулем красного «эскорта». Рядом с ним на пассажирском сиденье он увидел Дженифер.
Марк Симмс поднял руку. Это мог быть вежливый взмах автомобилиста или, более того, сигнал, что он узнал Джона под защитными очками и шлемом. Или не означать ничего, так как фары на «эскорте» ярко вспыхнули, и, вероятно, только поэтому, продолжая балансировать, Джон не двинулся с места, пытаясь осознать, что увидел, но уже понимая всю важность увиденного. Джон смотрел на Марка Симмса, она разговаривала с ним и даже не оглянулась. И сколько он мог их видеть, они так и не коснулись друг друга, просто сидели рядом.
