— Я так понимаю, вы с Дженни расстались. Дело в том, что я хотела попросить ее быть на свадьбе одной из подружек невесты, но не стану, если вы и вправду разошлись.
— Похоже, так, — ответил он и добавил: — Да, разошлись. Можешь считать, что все кончено.
Филипп не хотел ничего объяснять сестре, да и вообще не чувствовал себя обязанным отчитываться в том, что произошло, перед кем бы то ни было. Да и не нужно официально объявлять, что у него были с девушкой серьезные отношения, а их помолвка или свадьба расстроилась. На самом деле Дженни вовсе не давила на него с женитьбой. Она не такая. Но они встречались уже больше года, и вполне естественно, что Дженни хотела жить с ним под одной крышей, потому, например, и показала ему дом, тот самый, где когда-то жила Ребекка Нив. Филиппу пришлось отказаться: он не мог оставить мать. А если совсем честно, то он просто не мог позволить себе оставить ее.
— Значит, ты будешь с мамой, — вздохнула Фи. — Как хорошо, что наши отношения с Дареном прочны как камень.
Пожалуй, очень точное выражение, подумал Филипп, вспомнив Дарена, будущего мужа сестры. Даже в его лице, бесспорно красивом, было что-то каменное. Филипп без особого труда мог представить, почему сестра собирается замуж за этого человека, хотя Фи избегала разговоров на эту тему. Возможно, она хотела поскорее отделаться от всяческих обязательств, связанных с домом в Гленаллан-Клоуз, и прочих забот, свалившихся на семью.
— Теперь, наверное, придется просить Сенту, — продолжала Фи. — Это двоюродная сестра Дарена, и его мать хочет, чтобы я сделала Сенту подружкой невесты, а то она обидится. А другими подружками будут Черил, Джанис и еще одна кузина Дарена, Стефани. Я так хочу, чтобы ты познакомился со Стефани, она абсолютно в твоем вкусе.
Филипп и не знал, кто же в его вкусе. Среди его девушек были и высокие, и невысокие, и блондинки, и брюнетки. Ему было трудно разобраться, кто есть кто в большой семье Дарена: там многие женились или выходили замуж по нескольку раз, в каждом браке рожая детей и забирая на воспитание приемных. Так, у матери Дарена был бывший муж, а у отца — бывшая жена. На их фоне семья Уордманов выглядела немногочисленной и живущей довольно обособленно. Взгляд Филиппа упал на открытку, стоявшую на камине, и, даже не читая, он вспомнил фразу о том, что Арнэм оставляет Флору присматривать за домом. Он повторял эти слова про себя, пока, как это бывает, они не стали казаться ему полной бессмыслицей. А еще он начал замечать пустоту в саду — там, где когда-то стояла Флора.
Однажды в обеденный перерыв Филипп нашел здание, где располагалось главное управление компании, в которой работал Арнэм. Филипп прошел мимо, возвращаясь в офис из кафе, где пил кофе и ел бутерброды, не совсем обычным путем. Почему-то он был уверен, что встретит Арнэма, который в это время тоже должен возвращаться с обеда. Не встретил, хотя в каком-то смысле был очень близок к этому: на стоянке для машин сотрудников компании, здание которой возвышалось неподалеку, он увидел его «ягуар». На вопрос, какой номер у машины Арнэма, Филипп ответил бы, что не помнит, но узнал он ее сразу.
Мать была на кухне, делала кому-то прическу. Филиппу казалось, что это самое неприятное — прийти домой и увидеть, что кухня превращена в парикмахерскую. Он это чувствовал, стоило переступить порог: в воздухе сильно пахло миндальным шампунем. Или чем-то похуже: когда мама делала химическую завивку, пахло тухлыми яйцами. Он возмущался и спрашивал, что случилось с ванной комнатой. Конечно же с ванной все было в порядке, просто ее нужно было чем-то отапливать, а к чему лишние расходы, когда на кухне с зажженными конфорками и так тепло.
Вешая пиджак, он услышал из кухни женский голос: «Ах, Кристин, вы поцарапали мне ухо!»
Кристин не была хорошей парикмахершей, и вечно случалось что-то подобное. Иногда Филиппу снились кошмары, в которых клиент, подавший иск за сожженную кожу головы или даже лысину, демонстрировал ее (или, в данном случае, изуродованное ухо) суду. Пока, правда, в суд никто не подавал. Кристин стригла очень дешево, составляя серьезную конкуренцию салону красоты на Хай-роуд. Вот почему к ней приходили клиентки: домохозяйки из Глэдстоун-Парка, продавщицы и секретарши, работающие на полставки, бережливые и прижимистые, ищущие, как и она, на чем бы еще сэкономить. О какой цене на воду или электричество можно было говорить, когда мать всегда (даже без нужды) жгла газовые горелки?! А все эти муссы, гели, увлажняющие спреи? Филипп сомневался, что мать сейчас обеспеченнее, чем была бы, если бы осталась «женщиной, у которой есть свободное время», как она раньше себя называла.
Он дал матери пять минут. Этого достаточно, чтобы Кристин поняла, что сын уже дома. Фи куда-то ушла, наверное к Дарену, а Черил была в ванной. Оттуда доносились звуки радио и льющейся воды. Филипп открыл дверь на кухню и кашлянул. Но его никто не услышал: был включен фен. Филипп сразу же посмотрел на голову клиентки, на мочку уха, к которой был прилеплен кусок окровавленной ваты.
— Надеюсь, миссис Мурхэд, вы не откажетесь выпить с нами чаю? — спросила Кристин.
Этот чай с сахаром и пирожные были еще одной тратой, приходившейся на те четыре с половиной фунта, которые мать получала за стрижку, мытье головы и сушку. Ужасно, думал Филипп, какие жалкие мысли… Ведь он тоже виноват, как и Кристин, и, не будь он так осторожен, мог бы предложить этой чертовой клиентке бокал хереса из их потайного запаса. Он сам с удовольствием выпил бы шерри, но пришлось довольствоваться чаем.
— Как прошел день, дорогой? Чем ты занимался? — была у Кристин черта сродни бестактности: с самыми добрыми намерениями она говорила то, чего не следовало бы. — Для нас, старушек это такое удовольствие — поболтать с мужчиной. Правда, миссис Мурхэд?
Филипп посмотрел на клиентку, светловолосую накрашенную женщину с плотно сжатыми губами, воображающую, что она еще молода, держащуюся прямо. Он быстро рассказал о доме, куда сегодня ездил, о том, что хозяевам предложено сделать из спальни ванную комнату, о цветовой гамме. Чайник закипел и стал плеваться брызгами, на нем запрыгала крышка. Филипп положил еще один пакетик чая, хотя знал, как Кристин тревожат расходы.
— Филипп, а где это? Наверное, славное место.
— Ну, где-то около Чигвелла.
— Они собираются делать вторую ванную, да, дорогой?
Он кивнул, передал чашку с чаем клиентке, а чашку матери поставил между аэрозолем «Элнет» и банкой консервированной фасоли.
— Мечтать не вредно, правда, миссис Мурхэд? Но, боюсь, это за пределами наших даже самых смелых грез, — еще одно движение, и голова миссис Мурхэд ударилась бы о насадку фена. — И все-таки мы должны быть благодарны за то, что имеем, это я точно знаю. К тому же Филипп обещал когда-нибудь сделать нам новую ванную, роскошную и гораздо дешевле, чем у кого бы то ни было на нашей улице.
Миссис Мурхэд, должно быть, жила через несколько домов. На ее лице появилось сердитое и враждебное выражение, скорее всего, обычное для нее. Филипп рассказывал о ванных комнатах и пробках на дорогах, о том, что на улице уже совсем весна. Миссис Мурхэд ушла по делам благотворительного комитета, сказав на прощание, что не заплатит больше, чем нужно, потому что «хозяевам чаевых не дают». По мнению Филиппа, сообщать об этом не было никакой необходимости. Кристин стала убирать на кухне, положила в стиральную машину мокрые полотенца. Филипп почувствовал запах печеной картошки и с тоской подумал, что сегодня мать снова предложит им блюдо, которое всегда ее выручало, — фасоль из банки с картошкой в мундире.
