Я отложила бумаги, выключила компьютер и выглянула в
коридор.
Помещение банка опустело: трудоголики вроде меня сидели по
кабинетам, а секретарши, офис-менеджеры и прочие персонажи, в течение дня
непрерывно шастающие по коридорам, воспользовались законным перерывом и
разлетелись по окрестным кофейням и бистро.
Так что путь был свободен.
Я быстро перебежала от своего коридора до кладовки, где
уборщица тетя Клава держала свои нехитрые инструменты — ведра, швабры, большой
моющий пылесос, банки и коробки с разными моющими и чистящими средствами.
Здесь же стоял столик на колесах, который тетя Клава обычно
катила перед собой, составив на него свое оборудование. Этим-то столиком я и
хотела воспользоваться для транспортировки Антона Степановича.
Закатив столик в свой кабинет, я покосилась на шкаф.
Что он там велел петь в случае, если все в порядке? Кажется,
ничего не успел сказать.
Тогда я просто позвала его по имени-отчеству:
— Антон Степанович, на выход!
Дверцы распахнулись, и он буквально выпал из шкафа.
— Ну, я уж думал, ты никогда не вернешься! Тебя только
за смертью посылать!
— Можете меня уволить, — сказала я жизнерадостным
тоном. — По-моему, сейчас для этого самый подходящий момент!
Он пробурчал что-то невразумительное и удивленно уставился
на тети Клавин столик:
— А это еще зачем?
— А вот сюда вы сейчас залезете! — Я показала ему
на нижнюю полку столика, откуда предусмотрительно убрала все тети Клавины
моющие средства.
— Я? Сюда? — Он уставился на меня с детской
обидой. — Я ведь не йог и не цирковой акробат! Я сюда ни за что не
помещусь!
— Нужда делает чудеса! — холодно проговорила
я. — В туалет хотите?
Он покраснел, но тут же согнулся и послушно полез в столик.
Самое интересное, что через пять минут он сумел там как-то устроиться, только
одна нога в дорогом модном ботинке предательски вылезала наружу. Я попыталась
впихнуть ее глубже, но тогда с другой стороны высунулся локоть.
Я махнула рукой на несущественные детали, завесила столик
застиранной простыней, найденной в той же кладовке, и выкатила столик с
Мельниковым в коридор.
К счастью, там не было ни души.
Я представила себе, что кто-то из деловых знакомых Антона
Степановича увидит, как его, управляющего отделением банка, в сложенном виде
везут в туалет, и невольно прыснула. Из-под простыни донеслось возмущенное
пыхтение.
Впрочем, мне и самой стало не до смеха: без груза столик был
легким, но с Мельниковым внутри я его едва катила, чувствуя себя каторжником,
прикованным к тачке с рудой. К счастью, ехать пришлось недолго: ближайший
туалет был через две двери от моего кабинета.
Я вкатила столик внутрь, убедилась, что в туалете никого
нет, и выпустила Антона Степановича наружу.
Выбравшись из столика, он огляделся и побагровел:
— Куда ты меня привезла? Это ведь женский туалет! Ты
надо мной просто издеваешься!
— А чего вы хотели? Чтобы я таскала вас с этажа на этаж
по лестнице или вызывала лифт? На этом этаже мужского нет! И вообще — хватит
привередничать!
Мне действительно осточертели его бесконечные капризы, так
что буквально подмывало послать бывшего шефа к черту… однако я вспомнила
вчерашнюю сцену в его кабинете, осознала, что он страдает фактически за меня, и
я уже хотела извиниться, но он тоже, наверное, понял, что позволил себе лишнее,
пробурчал что-то примирительное и скрылся в кабинке.
Я встала перед зеркалом, как говорят, на стреме, и от нечего
делать оглядела свое лицо.
Как ни странно, выглядела я довольно неплохо: в глазах
появился блеск, на щеках играл румянец… похоже, что стрессы двух последних дней
действовали на меня благотворно.
Однако обстановка была нервной. Я покосилась на кабинку и уже
хотела поторопить Мельникова, как вдруг дверь туалета открылась и в него вошла
Лена Андросова.
Я вздрогнула и, чтобы предупредить Антона Степановича,
запела первое, что пришло в голову.
Это оказалась песенка из детской передачи «Спокойной ночи,
малыши».
— Спят усталые игрушки… — пропела я как можно
громче.
Андросова посмотрела на меня с ужасом.
— Жень, ты чего? Тебе плохо? Это на тебя так смерть
начальника повлияла?
— Да нет, мне хорошо. — Я широко улыбнулась и
продолжила: — Книжки спят!
Андросова на всякий случай отступила к двери.
— Ты извини, — проговорила она, вглядываясь в мое
лицо. — Если ты тут… того… нюхаешь чего или колешься… так я про это ничего
знать не хочу!
— Да ты не бойся. — Я улыбнулась еще шире. —
Мне врач велел петь для укрепления легких, вот я и пою, пока никто меня не
слышит! Одеяла и подушки ждут ребят…
— Ну ладно, я тогда в другой туалет пойду! — И
испуганная Ленка вылетела в коридор.
— Можете выходить! — окликнула я Антона
Степановича.
Он тут же выбрался из кабинки и спросил:
— Что это было?
— Это вы о чем?
— Ну, вот это… спят усталые игрушки…
— Ну, вы же велели мне петь в случае опасности!
— Да, но ведь не это! Я предлагал вам петь арию Лизы из
оперы «Пиковая дама»…
— А что, вы думаете, это выглядело бы менее глупо?
На самом деле я просто не помню эту арию, но не обязательно
же ему в этом признаваться!
— Давайте, скорее залезайте в стол, а то как бы еще
кто-нибудь не пришел, пока мы тут обсуждаем ваши музыкальные пристрастия!
Он тяжело закряхтел и полез обратно.
На этот раз на упаковку ушло гораздо больше времени — теперь
у него не было такого мощного стимула.
Наконец Мельников кое-как упихнулся в стол, я завесила его
простыней и покатила в обратном направлении.
До моего кабинета добрались без приключений. Я взглянула на
часы и подумала, что, пожалуй, еще успею чего-нибудь быстренько съесть.
Антон Степанович с трудом выбрался из стола, размял
конечности и проговорил:
— Да, вот еще что… будьте добры, принесите мне чистое
белье. Носки, рубашку… трусы…
Перед последним словом он немного замялся.
— Да?! — Я уставилась на него как баран на новые
ворота. — Это еще зачем?
— Что значит — зачем? — Он преисполнился
искреннего возмущения. — Я, между прочим, цивилизованный человек и привык
менять белье каждый день! Конечно, принять душ или ванну мне здесь не
удастся, — при этом он окинул мой кабинет неодобрительным взглядом, как
будто это я виновата, что здесь нет ванной комнаты, — но это не значит,
что я должен совершенно опускаться!
