Вечером мама все же что-то заметила. Она озабоченно
потрогала мой лоб, смерила температуру, уверилась, что все в норме, и решила,
что я просто устала.
С тех пор мы с сестрой никогда не разговаривали о том
случае. Очень может быть, что она о нем вообще забыла. Но у меня в памяти
навсегда отпечатался тот взгляд, полный злобы и равнодушия, и запах смерти,
запах ненависти, смешанный с острым, свежим, смолистым запахом мужского
одеколона…
Нет худа без добра, сказала я себе, пробираясь к выходу на
нужной остановке, хоть воспоминания и причиняют мне много неприятностей, однако
дорога показалась незаметной. Я решила пройти до дома сквериком, чтобы подышать
свежим воздухом. Хотелось успокоиться. А домой не слишком хотелось. И если бы
не чувство голода, то можно было бы погулять подольше.
Не то чтобы я не люблю свою семью, однако существовать мне с
ними рядом тяжеловато. Сестра говорит, что у меня скверный характер от
одиночества. Забыла сказать, что я — стопроцентная старая дева. В самом прямом
смысле этого слова. Сохранить невинность до двадцати семи лет — это в наше
время удивительный случай. Однако у меня были на то причины, но об этом после.
Мы все живем в трехкомнатной квартире, которую когда-то
выменяла бабушка: мама, я, Тинка и сестра с мужем. Муж у Сашки не то третий, не
то четвертый. Нет, официальный, кажется, третий… Он — непризнанный гений, так и
представляется незнакомым женщинам. И даже зовут похоже — Геннадий.
Гениальность его лежит в области искусства, то есть он пытается себя
реализовать в творчестве. Он художник. Но картин не пишет. И обложки для книг
не рисует. И дизайном не занимается. Зато просто фонтанирует идеями. В голове
множество художественных проектов, вот только с реализацией неважно. Он
объясняет это засильем пошлости и бездарности. И еще кругом блат и
семейственность, а у него нет ни денег, ни полезных связей, чтобы пробиться
наверх. А на талант всем вокруг плевать, утверждает он. Сестра, кажется, и
вправду его любит, во всяком случае, принимает на веру все, что он скажет.
Тинка выросла хорошенькой — вся в Сашку, однако у сестры
моей характер легкий и наплевательский на всех и вся, дочка же ее вредная и
грубая, но мы надеемся, что это пройдет, когда Тинка выйдет из трудного
подросткового возраста.
Мама два года назад тяжело болела, ей пришлось бросить
работу, да и возраст уже подошел. Вот и получается, что единственным кормильцем
в семье являюсь я.
Не подумайте, что я упрекаю домашних за это, просто хотелось
бы иногда чуть больше тепла и заботы с их стороны. Чуть больше внимания. Но это
уже из области несбыточного.
У подъезда стояла Тинка, как всегда в компании мальчишек.
Они громко хохотали и пили пиво. Две соседки, сидящие на скамеечке, смотрели
крайне неодобрительно, поджав губы. Увидев меня, соседки оживились.
— Твоя вчера опять окно на лестнице не закрыла! —
заговорила первая старуха. — Всю ночь рама хлопала, я заснуть не могла!
Теперь вся разбитая, наверно, давление подскочило!
— Окурков на площадке набросали, бутылку
разбили! — вступила вторая. — Я уж участковому жаловалась…
— Извините. — Я стушевалась, хотя насчет окурков
была совершеннейшая неправда, все жильцы прекрасно знают, что это курит Василий
Петрович со второго этажа, его жена домой не пускает, если Васька выпивши, так
он и слоняется по лестнице.
— Был бы у девки отец, — снова начала первая
старуха, — отходил бы ремнем по заднице, сразу бы поняла, как себя вести
следует!
— Да какой там отец! — махнула рукой
вторая. — С этакой мамашей чего хорошего ждать? Яблочко от яблони…
Я в это время безуспешно рылась в сумке в поисках ключей от
домофона.
— Сами кошелки старые! — раздался рядом Тинкин
голос, звонкий от злости.
— Тина! — вскричала я. — Как ты
разговариваешь со взрослыми?
— Да плевала я на них! — Тинка подошла
ближе. — Какое право они имеют нас оскорблять?
— Слушай, тебе обязательно нужно их
провоцировать? — рассердилась в свою очередь я. — Что, нарочно возле
подъезда толчетесь, нельзя подальше отойти?
— Где хочу, там и стою! — Тинка обратила агрессию
на меня. — Нечего тут распоряжаться…
Я наконец нашла ключи и проскочила в двери. В нашем общем с
соседями тамбуре было темно, как в преисподней. Второй день, как перегорела
лампочка, и наша очередь ее менять. Вчера вечером я пришла поздно, просила
сестру напомнить Геннадию, утром, когда я уходила, они еще спали. Ощупью я
добралась до двери в квартиру. Нечего было и думать найти в темноте замочную
скважину, так что я долго жала на дверной звонок, пока не поняла, что никто не
откроет. Мама плохо слышит, Геннадий принципиально не подходит ни к двери, ни к
телефону, а сестры, очевидно, нет дома.
Открылась дверь соседей, их невестка выкатила коляску, не
поздоровавшись со мной. Пока она разворачивалась, я при свете успела вставить
ключ в замочную скважину и распахнуть свою дверь.
И сразу же налетела на «Аврору».
Я уже говорила, что муж сестры художник. «От слова
„худо“, — тихонько добавляет Тинка. Кроме нее, никто в нашем доме не
осмеливается произносить это вслух. Геннадий очень трепетно относится к своему творчеству,
а сестра — очень трепетно к своему мужу, так что оскорбивший его рискует
получить хорошую взбучку.
Геннадий постоянно находится в творческом поиске, пытается
пристроить свой талант куда бы то ни было. На слово в наше время работодатели
не верят, и это совершенно правильно, от Геннадия требуют конкретных, осязаемых
результатов. Мы с мамой ничего не имеем против профессии художника, однако
хотелось бы все же, чтобы произведения Геннадия были… более камерными, что ли.
К примеру, те же книжные обложки или, допустим, иллюстрации. Места много не
занимают, формат в обычный лист, сложит их человек в папочку, возьмет ее под
мышку и идет себе по делам. Или в рулончик аккуратненький свернет… А если не
нужны станут, то на антресоли всегда убрать можно. Или в кладовку. Но у Гены
гигантомания, его талант может существовать только в крупных формах. И хуже
всего то, что все эти формы он изготовляет в нашей квартире — что делать,
говорит он, он ведь не член Союза художников, мастерская не положена…
Итак, едва войдя в квартиру, я налетела на огромную, под
потолок, металлическую конструкцию, которую Геннадий сделал для того, чтобы
участвовать в инсталляции, посвященной научно-техническому прогрессу, в
частности нанотехнологиям. Говорят, сейчас это очень актуально. Конструкция
представляла собой беспорядочное переплетение металлических труб от лесов,
которые Генка упер с ближайшей стройки, обшитых кое-где погнутыми стальными
листами, выкрашенными серой корабельной краской, за что Тинка сразу же назвала
Генкину работу крейсером «Аврора».
У меня образование экономическое, однако про нанотехнологии
сейчас только ленивый и глухой не слышал. И вот на мой непросвещенный взгляд —
это что-то такое крошечное, невидимое невооруженным глазом. И как с этим
сочетается Генкина металлическая орясина — убей бог, не пойму, очевидно, не
обладаю творческим мышлением.
