Книжный шкаф, где хранились старые книги, которые почти не читали: романы Сабины Барринг-Гоулд и Р. Д. Блэкмора среди множества викторианских журналов, «Полное собрание сочинений Сэмюэла Ричардсона» и «Происхождение видов» Дарвина. Томаса Манна не было. Возможно, вместо него она перечитает Дарвина. Гвендолин посмотрела в ящиках под полками. Тупые карандаши, старые счета, порванные сумки, которые собирались чинить, но так и не починили. Большой комод — последняя надежда. Сделав несколько шагов, она споткнулась, но успела схватиться за него. Одна из половиц явно выше остальных.
Наклонившись так низко, как только могла, она посмотрела на пол. Очки для чтения лежали в одном из карманов кардигана, а лупа — в другом. Казалось, доски не прибиты, но очки были слабоваты, чтобы разглядеть мелочи. Как странно. Может, вздулись от влаги? Такое бывало. Гвендолин тяжело опустилась на колени и потрогала доску. Вполне сухая. Странно. И эти дырочки в дереве тоже странные. Но, возможно, здесь всегда было так, просто она не замечала. Поднявшись на ноги, она стала изучать комод. Календарь нашелся во втором ящике, а заодно и письмо от риелтора, предлагавшего огромную сумму за ее дом. Письмо было датировано 1998 годом. Какого черта она положила это письмо сюда пять лет назад? Она не помнила, но тогда с половицей все было в порядке, это точно.
Гвендолин подошла с календарем к окну, чтобы рассмотреть свою надпись. Вот оно, 16 июня, четверг: «Провожала Б. в дом на Риллингтон-плейс». Она вспомнила, как писала это, но следующую запись не помнила: «Кажется, у меня грипп, но новый доктор сказал, что это всего лишь простуда». Сердце снова забилось, и она приложила руку к груди. Это был первый раз, когда она встретилась с ним. Она отправилась на Лэдброук-гроув, ждала в приемной доктора Смита, но дверь открыл улыбающийся Стивен Ривз.
Гвендолин выронила календарь. Она возвращалась в прошлое, в тот день, когда впервые вздохнула о нем, а он, стараясь остаться незамеченным, проводил ее взглядом из окна. Отто лежал на изгороди, по двору гуляли цесарки, вышел их хозяин в белом тюрбане, покормить кукурузой. Она увидела Стивена, его светлые смеющиеся глаза, темные волосы, услышала, как он говорит: «Сегодня мало народу. Чем могу быть полезен?»
Исчезновение Данилы прошло бы незамеченным в выходные, если бы Кайли Риверс не проснулась с простудой. Данила работала у Шошаны каждый день с восьми утра до четырех дня, а Кайли — по выходным и каждый вечер, с четырех до восьми. Кайли позвонила Даниле на мобильный телефон спросить, не заменит ли она ее на выходные, и, не дождавшись ответа, набрала номер мадам Шошаны.
— Она еще спит, — заявила Шошана. — Как и я. Просто выключила мобильник. Посмотри, который час.
Шошана прождала до восьми. По выходным зал открывался не раньше девяти. Но телефон Данилы глухо молчал. Утро еще раннее, но слишком поздно искать замену. Она платила девушкам на десять фунтов в неделю меньше, чем минимальная зарплата, но Кайли пусть не думает, что ей заплатят за то, что она притворяется больной. Что же касается Данилы… Шошана поняла, что придется все сделать самой, и неохотно вылезла из постели. Несмотря на то что она содержала модный тренажерный зал и салон красоты, где предлагались маникюр и педикюр, эпиляция, ароматерапия и солевые ванны, Шошана не следила за собой и не слишком часто мылась. Когда стареешь, можно мыться не чаще раза в неделю и иногда споласкивать руки, лицо и ноги.
Она крайне редко посещала салон. Ее интересовали только деньги, которые она с него получала. Упражнения и косметические процедуры утомляли ее, и, когда она сидела за стойкой, ее клонило в сон. У ее родителей была собственная парикмахерская, так что было вполне естественно продолжить дело, только на ее условиях и с ее идеями. Ей действительно хотелось быть гуру, создать собственный мистический культ, но пришлось пойти на компромисс с самой собой и стать предсказательницей.
Надев поверх несвежего нижнего белья красное бархатное платье и накинув на плечи вязаный платок, она посмотрелась в зеркало. Даже ее равнодушному взгляду было ясно, что волосы в ужасном состоянии — сухие и усыпанные перхотью. Она завязала волосы фиолетовым шарфом, сполоснула руки, плеснула водой на лицо и пошла вниз по ступенькам. Ее настроение, всегда мрачное, испортилось окончательно. Она ведь собиралась пойти на встречу гадателей по воде. Так и не дозвонившись Даниле, Шошана неохотно уселась за стойку. Первый прибывший клиент решил, что перед ним старуха, которую однажды видел в турецком районе и у которой купил на рынке ковер.
Это была худшая ночь в его жизни. Он плохо спал, просыпаясь каждый час и мучаясь от жажды. Самым страшным было открыть наконец глаза в девять утра и на мгновение забыть обо всем, что он натворил. Но память тут же вернулась, и он застонал.
Ему снилось, что какое-то чудище шло к нему по крышам, влезло по водосточным трубам в окно и пыталось войти внутрь. Сначала он думал, что это кот, но потом увидел человеческое лицо, уставившиеся на него глаза и огромную рану на лбу и громко закричал. А потом лежал, дрожа и размышляя о том, слышала ли старуха его крик.
Он встал и налил себе воды. Сделал глоток, но это не помогло. Голова раскалывалась, словно ее скребли наждаком, и боль то давила на глаза, то пульсировала за ухом или на шее. Он помнил, как читал в одном из интервью, что Нерисса не пьет алкоголь, а употребляет только минеральную воду и овощные соки. Он принял ванну, и ему немного полегчало, он не нашел в себе сил принять душ, когда вода льется на голову. Но он был слишком слаб и с трудом вылез из ванны, а когда стоял на коврике, обматываясь полотенцем, то чуть не упал.
Одевался он долго — каждое движение отзывалось резкой болью в голове. Хуже похмелья у него еще не было. Обычно он много не пил, но в трудные минуты сильно напивался. Люди, страдающие похмельем, советовали что-то съесть или выпить молока. При одной мысли о еде Микса вывернуло. Ему стало лучше, он выпрямился, выпил еще воды и сложил вещи Данилы вместе со своими окровавленными трусами в черный пакет — ненавистные колготки, черную кожаную мини-юбку, ботинки, розовый джемпер и кремовый жакет из искусственного меха. Дешевка, вынес вердикт Микс, привыкший к туалетам Колетт Гилберт-Бамберс и ее подруг. Ее мобильник лежал в розовой пластиковой сумочке, там же оказались кошелек с пятью фунтами — он положил его в карман, — магнитная карточка, пудра, красная помада, расческа и ключи от квартиры.
Он не хотел думать о случившемся, но ничего не мог поделать. Ее кровь стекала с прекрасного портрета, ее глаза смотрели на него. Она сама напрашивалась, она получила по заслугам — не надо было оскорблять Нериссу, говорить гадости о ее коже. Зависть, конечно. И тем не менее надо было думать, прежде чем говорить при нем такое. Она должна была понять, что он опасен и может…
Его мысли прервал стук соседней двери. Он смял на груди потную рубашку. Это все, что он мог сделать, чтобы удержать вопль ужаса. Неужели кто-то вошел в комнату? Микс услышал шаги и задержал дыхание. Кто-то явно споткнулся. Выдвинул ящик, затем — второй. Наверное, стены здесь очень тонкие. Старая крыса, конечно же. Он узнал ее шаги, медленную и тяжелую походку старого человека. Но что она там делает? Раньше она не заходила туда. Наверное, что-то слышала ночью, крик девушки или стук падения статуэтки, или даже как он мыл и чистил комнату. Вдруг она захочет войти к нему и увидит кровь на стене?
