Однако наступил июнь, курс истории искусств подошел к концу. Эдуард уехал в Испанию к такому же нищему, как он, другу, решительно попрощавшись с Урсулой и сделав ей на прощание еще один комплимент: «Это был один из лучших „опытов“ в моей жизни». Урсула расстроилась: она влюбилась в Эдуарда и знала, что станет горевать. Но также знала заранее, что влюбленность неизбежна, ведь при той жизни, которую она вела, невозможно не привязаться к первому же доброму, умному и красивому мужчине, обратившему на нее внимание.
Урсула где-то читала — наверное, в каком-нибудь журнале, в разделе «советы читателям», — что, если удалось скрыть свой роман от мужа, гораздо мудрее и великодушнее ничего ему не рассказывать. Однако она понимала, что это правило неприменимо к Джеральду, который давно перестал быть ее мужем, и превратился в не слишком приятного домохозяина. Итак, в субботу утром, когда прошел приступ мигрени, Сара уехала на занятия верховой ездой, а Хоуп — в танцкласс, она поведала Джеральду об Эдуарде Акенхэме.
Он на миг оторвался от «Таймс»:
— И что, по-твоему, я должен сказать?
К своему ужасу, она успела научиться его манере вести разговор и могла ответить на эту реплику равноценной:
— Именно то, что ты сказал. — Действительно, ничего другого она от него не ожидала. — Еще комментарии будут?
— Нет, если только ты не попадешь в газеты, — ответил он. — Учитывая, что ты имеешь отношение ко мне.
«Имеешь отношение ко мне», а не «ты моя жена».
— И я не хочу, чтобы мои девочки стали свидетелями каких-либо травмирующих сцен.
— Никаких сцен. Все уже кончено, — сказала она.
— Будут и другие.
Но других не было. До сих пор.
— Зачем вы рассказали ему? — спросил Сэм Флеминг.
— Не знаю, — вздохнула Урсула. Она поведала Сэму и об этом, и о многом другом. — Вернее, тогда не знала. Это не было местью, попыткой причинить ему боль. Потом, пытаясь разобраться, я подумала, что рассказала в надежде на развод. Понимаете, сама я не решалась уйти, не могла забрать детей и покинуть этот дом, но подсознательно мне хотелось, чтобы Джеральд бросил меня или вынудил уйти. Чтобы он сделал это за меня.
— Но он этого не сделал.
— Ему было все равно. В каком-то смысле, я была ему необходима, но не так, как нужна мужчине женщина. Он стал известным, давал интервью газетам, о нем печатали статьи в воскресных приложениях. Для его имиджа как нельзя лучше подходил стабильный брак, ничем не омраченная семейная жизнь. Его детям полагалась мать (вероятно, ему и в голову не приходило, что они могут остаться без отца), пусть даже они не испытывали к ней никаких чувств. Она должна жить в доме, чтобы у девочек были папа и мама, как у всех одноклассниц. Теперь многое изменилось, но тогда большинство детей жили с обоими родителями.
— Примерно в то время он написал «Гамадриаду».
— Девушка в этой книге — сплав Сары и Хоуп. Она, конечно, старше их обеих и несколько идеализирована. Мне, по крайней мере, дриада кажется идеализированной, но, вероятно, ему девочки виделись именно такими.
— Гамадриада умирает, если срубить ее дерево, — произнес Сэм. — Это означало, что дочери не смогут обойтись без него, без его поддержки?
— Бог его знает, что он имел в виду. Иногда я не понимала, где кончается реальность и начинается символика. С другой стороны, гамадриада похожа на змею. Что-то я разговорилась. Я уже много лет столько не говорила.
— Говорите сколько угодно, — попросил Сэм. — Мне нравится. Я люблю слушать.
Урсула улыбнулась в ответ. С вечера воскресенья, когда Урсула остановилась в той же гостинице, что и в прошлый раз, а Сэм уже поджидал ее в холле, они почти не расставались. Из Девона Сара довезла ее в Лондон без приключений, несущественный разговор прерывался частыми паузами, пока на западной окраине Лондона Сара не спросила, где живет мамин друг.
Когда женщина упоминает своих «друзей», все почему-то считают, что речь идет о других женщинах, подумала Урсула. Ей казалось, что для нового поколения эти правила уже не действуют, но нет.
— Если твоя подруга живет на этом краю Лондона, я могу подвезти тебя к ней, — предложила Сара.
— К нему, — уточнила Урсула.
— Что?
— Это друг, а не подруга. Он живет в Блумсбери, а я — в гостинице. Ты же не поедешь на восток, так что высади меня по дороге, и я возьму такси.
— Вот чушь, — делилась Урсула на следующий день с Сэмом. — Любая дочь на ее месте принялась бы расспрашивать о таинственном «друге», поддразнивала бы мать, хоть что-то сказала. Я лишний раз убедилась в том, как дочери далеки от меня.
— Может, ей не хотелось лезть в вашу жизнь.
— Нет, ей просто все равно. У нее свои проблемы.
— Вас это огорчает?
— Нет, — призналась Урсула. — Вовсе нет. Ведь я приехала в Лондон, вы меня ждали, все было просто замечательно, и я забыла о Саре. Обо всем забыла.
Он ждал ее, обнял и поцеловал, словно знал ее уже много лет, но их отношения не притупились привычкой, наступающим с годами равнодушием. Они поужинали в гостинице, выпили немало вина, а потом Сэм проводил Урсулу в номер и снова поцеловал. На следующий день он повел ее в свой магазин и показал коллекцию с первыми изданиями Райтсона, Паллинтера и Артура. Это вызвало странное ощущение, словно они одновременно близки и далеки: у Сэма не оказалось книг Джеральда Кэндлесса. Сэм сказал, что сейчас у него нет ни одного экземпляра его романов.
Дальше был ланч в ресторане по соседству, а вторую половину не по сезону теплого и ясного дня они провели в парке Виктории. Урсула чуть ли не впервые слышала про этот парк и понятия не имела, где он находится. Но Сэм, выросший по соседству, в Хакни-Вик, сохранил сентиментальную привязанность к самому большому из лондонских парков, которого многие избегали из-за его расположения между Хомертоном и Олд-Фордом. Урсула призналась, что никогда не ездила на лондонских автобусах; Сэм посмеялся и сказал: значит, пора попробовать.
Трава была изумрудно-зеленой, небольшие озера отливали прозрачной синевой. Сэм положил руку Урсулы себе на сгиб локтя. Она уже отвыкла ходить под руку, но не призналась в этом, потому что теперь, когда вместе с Сэмом в ее жизнь возвращались простые повседневные радости, прошедшие годы вряд ли можно назвать жизнью.
Квартира Сэма размещалась в том же доме, где магазин, двумя этажами выше. Он приготовил обед. На этот раз решили обойтись без ресторана. Потом Урсула не могла сказать, кто сделал первый шаг, поскольку какие-то «шаги» совершались на протяжении всего вечера: Сэм завладел ее пальцами, потом обнял ее за талию, они дружно смеялись. Поддавшись порыву, Урсула обернулась и обняла Сэма. Легкий поцелуй, за ним другой, более серьезный, глубокий, прелюдия самого акта. К тому времени, как они перешли в спальню и оказались в кровати Сэма, они уже занимались любовью — естественно, легко, словно по старой доброй привычке, ничего общего с теми давними супружескими совокуплениями или с возбуждением, которое сопутствовало свиданиям с Эдуардом Акенхэмом.
