— Еще бы! Жена знаменитого писателя сидит с чужими детьми за два фунта в час!
— Вообще-то, за три, — поправила ее Урсула. — Если ты закончила, я, пожалуй уберу со стола, пока Дафна не пришла. Сиди, я справлюсь. Читай свою газету на здоровье.
Когда она вернулась за кофейником, Полин сообщила:
— Тут опубликовано письмо про дядю Джеральда. Хочешь прочесть?
— Не очень. — Зная склонность племянницы читать вслух, Урсула слегка вздохнула и сдалась: — Ладно, прочти мне.
— Довольно странное письмо. Загадка, да и только. «От издателя „Современной филателии“».
— «Таймс» постоянно публикует такие письма.
— Очень странно. Вот, слушай: «Сэр, я обращаюсь к вам по поводу некролога Джеральда Кэндлесса, писателя (Некрологи, 10 июля). Автор утверждает, будто покойный мистер Кэндлесс после войны работал репортером в „Уолтамстоу Геральд“. Я занимал должность заместителя главного издателя в этом печатном органе с 1946 по 1953 год и смею вас заверить, что, если бы это скромное издание имело счастье числить в своих рядах выпускника Тринити и будущую мировую знаменитость, я бы сохранил это в памяти. Боюсь, вы ошиблись, назвав Джеральда Кэндлесса „лиценциатом“ „Уолтамстоу Геральд“. Остаюсь, сэр, ваш покорный слуга, Джеймс Дроридж». Что еще за «лиценциат»?
— Так раньше называли выпускников университета.
— А! Почему они написали, что дядя Джеральд работал в этой газете, если он там не работал?
— Не знаю, Полин. Ошиблись.
С кухни донеслись обрывки песни, возвещавшей о прибытии Дафны Бетти. Под напев «Сегодня я снова тебя полюбил» Урсула поспешила с кофейником на кухню. Дафна прихватила с собой «Дейли Мейл», чтобы Урсула непременно прочла интервью Мэри Ганторп с Хоуп. По крайней мере, она не порывалась прочесть ей вслух этот шедевр: «О мой возлюбленный отец! Хоуп в отчаянии».
Урсула смирилась с неизбежностью. Она вспомнила, что периодически Джеральд зарекался читать рецензии на свои книги, но уклониться ему ни разу не удалось. Раньше или позже ему пересказывали статьи по телефону, цитировали в письмах, присылали вырезки, подчеркнув красными чернилами текст. Не прочесть сейчас — Дафна оставит газету, уходя, Полин подберет, и уж она-то не помилосердствует. Урсула села и начала читать, а Дафна заглядывала ей через плечо:
Он был высоким, крепко сбитым мужчиной с крупными чертами лица и широкой насмешливой улыбкой. Она — нежная, с розовой кожей, с темными волнистыми волосами, глаза кажутся чересчур большими на личике в форме сердца. И тем не менее Хоуп Кэндлесс — точная копия отца, знаменитого романиста, скончавшегося две недели назад. Тот же ум блистает в тех же карих глазах, и столь же проницателен взгляд, и такая же музыка в голосе.
Голос, правда, прерывается, и в карих глазах — слезы. К смущению Хоуп, слезы потекли, едва она заговорила об отце. Хоуп, облаченная в приталенное бело-розовое платье и в белых сандалиях на высоком каблуке — ей бы и в голову не пришло надеть джинсы с футболкой, — вытирает глаза кружевным платком. Впервые вижу настоящий платок с тех пор, как десять лет назад умерла моя бабушка. На платочке розовыми нитками вышито «X».
— Я скучаю по нему, — признается она. — Он был мне не только отцом, но и лучшим другом. Если бы я могла выбрать одного-единственного человека, чтобы прожить с ним всю жизнь, я бы выбрала его. Глупо, да?
Когда мы с сестрой писали сообщение о его смерти, то не могли подобрать эпитет, выразить по-настоящему свои чувства. «Возлюбленный» — этого было недостаточно. Мы написали «обожаемый», ведь мы и вправду обожали его. И добавили строки из того стихотворения викторианской эпохи, «потому что мы могли говорить с ним, пока солнце не сядет».
[2]
— Странно, не правда ли? Каждая из нас твердо уверена, что любимицей была она. Думаю, он любил нас одинаково, и так сильно! Простите, простите, что я плачу. Это он купил мне дом и квартиру сестре тоже.
«Дом» Хоуп — большая и светлая квартира на первом этаже здания в Кроуч-энд, с просторным патио и ухоженным фруктовым садом. Автор «Гамадриады» и «Пурпура Кассия» купил его дочери семь лет назад, когда она получила диплом юриста. Хоуп заняла второе место по результатам экзаменов в Юридическом обществе, после того как с отличием окончила Кембридж. Ее сестра Сара, двумя годами старше, ведет гендерные исследования в Лондонском университете.
— Сара получила квартиру в Кентиш-таун. Знаете, что он сказал тогда? «Жаль, я не настолько богат, чтобы купить вам дома в Мейфер или Белгравии». Он заботился о нас. В детстве уделял нам все свое время. Если ночью мы плакали, приходил к нам он, а не мама. Он играл с нами, читал вслух, разговаривал. Когда я выросла, то подумала: когда же он успевал писать книги? Наверное, он работал, пока мы спали.
Он никогда нас не наказывал. Об этом и мысли не было. Он терпеть не мог родителей, которые шлепают детей. Не бьют, а просто шлепают. Ничто не могло его вывести из себя, только это.
Послушав Хоуп Кэндлесс, можно подумать, будто матери у девочек не было, а если была, то сбежала от мужа — образца всех добродетелей — с молочником и бросила их еще в раннем детстве. На самом деле Урсула Кэндлесс вполне благополучна и проживает в северном Девоне, в доме, который завещал ей муж.
— Кто бы ей не позавидовал? — рассуждает Хоуп. — Женщины вечно жалуются, что мужья не смотрят за детьми и вообще им не помогают. Иные отцы забывают о детях с вечера воскресенья и до вечера пятницы, не говоря уж о беглецах, которых приходится разыскивать и заставлять содержать семью. Нет, моя мать на редкость счастливая женщина.
Урсула сердито скомкала газету. Она бы не стала читать дальше, но тут в кухню вошла Полин, энергично приветствовала Дафну и, схватив газету, принялась читать ее вслух — как Урсула и опасалась.
— На чем ты остановилась, тетя, то есть Урсула? Ага, «счастливая женщина». Дальше:
Наверное, счастливое детство и любящий отец пробудили в Хоуп мечту о детях? Готов ли ее партнер стать вторым Джеральдом Кэндлессом?
— Я принципиально моногамный человек, — заявляет Хоуп. — Мне по душе стабильные отношения, этим я обязана детству и нашей семейной жизни. А что касается детей — посмотрим. — Хоуп улыбается, но тут же, вспомнив, что радоваться нечему, хватается за носовой платок — Мы с партнером пока не заговаривали о детях.
Ее партнер — коллега-юрист Фабиан Лернер. Они познакомились в Кембридже и с тех пор не расставались.
— Вот уже двенадцать лет, — говорит Хоуп. Нет ли в ее улыбке оттенка печали? Несколько неожиданно она добавляет: — Мы проводим вместе почти все выходные и отпуска, но никогда не жили вместе. По-вашему, это странно?
Да, странно. А может, все дело в том, что «человек, играющий важную роль в ее жизни» не может сравняться с той чересчур важной ролью, которую играл в ее жизни отец?
