– ...некоторых из вас пугает слово «суд», – говорил он. – Вполне возможно, что вы некогда уже участвовали в судебном процессе в качестве свидетеля, привлекались к административной ответственности за нарушение правил дорожного движения и отложили в свою жизненную копилку негативный опыт: с судом лучше не связываться! Вы еще помните строгий взгляд судьи, противную дрожь в коленях в момент, когда вы занимали место на свидетельской трибуне, долгие часы ожидания судебного решения по гражданскому делу. Это все было... но прошло, господа! Потому, что вы – в этом процессе главные. Вы – судьи факта. Я – судья права. Именно вы будете решать дело по существу. Вы скажете, виновен подсудимый или же нет. Я лишь предоставлю сторонам возможность состязаться и возьму на себя разрешение некоторых юридических вопросов. Но именно вы определите, кто в этом судебном поединке оказался сильнее: обвинение или же защита...
Судья тактично назвал стороны обвинением и защитой, но присяжным, конечно, стало ясно, что состязание развернется не между мифическими группами каких-то там людей, а только между прокурором Латыниным и адвокатом Дубровской.
Некоторые из кандидатов, задумчиво переводя взгляд с одного лица на другое, должно быть, уже оценивали весовое положение сторон. Пока в их глазах преимущество было на стороне обвинения. Прокурор был шире в плечах, старше и основательнее. К тому же на нем был мундир с погонами и звездами на плечах, что указывало на то, что он – человек государственный и серьезный. Что за птица защитник, молодая и очень бледная женщина в элегантном костюме, присяжные еще не поняли, но во взгляде некоторых уже сквозило сочувствие, которое напоминало соболезнование. Они жалели ее, как жалели бы кролика, вздумай он вдруг сразиться с удавом.
Судья вел свою речь дальше, и внимание к сторонам ослабело. Лиза наконец решила оторвать взгляд от бумаги и рассмотреть присяжных. Они были разными: молодыми и старыми, полными и худыми, разных мастей и национальностей. Некоторым из них присутствие в суде доставляло радость. Они с удовольствием вертели в руках письменные принадлежности, которые им предоставили для того, чтобы делать заметки в ходе процесса. Кто-то уже начал записывать за судьей перечень своих прав. Но были и такие, чьи лица казались сейчас непроницаемыми, как бетонная стена. О чем они думают, не смог бы сказать даже самый наблюдательный психолог. Лиза знала, что им придется отобрать среди двадцати пяти кандидатов только четырнадцать. Остальных они по разным причинам забракуют. Вот как только найти эти причины? Кто ее лучше поймет: тот дядечка с большим рыхлым животом, который развалился в кресле, как у себя дома перед телевизором, или же та смазливая девица с длинными, как у русалки, волосами? Будет ли толк от усталой женщины с лицом бухгалтера, которая, должно быть, сейчас мечтает только о близкой пенсии, или же симпатию стоит искать у респектабельного мужчины, похожего на врача?
Дубровская с ужасом осознавала, что не знает ответа. Для нее все они были чужими, незнакомыми, а потому казались сейчас враждебно настроенными. Судья начал задавать вопросы, а она, перескакивая с одного лица на другое, пыталась отыскать среди незнакомой толпы тех, кто мог бы стать им с Виталием опорой и поддержкой.
– Поднимите руку, у кого из вас есть судимые родственники? – спрашивал Глинин так мягко, что невозможно было заподозрить его в каком-либо дурном намерении. – Благодарю вас, господа.
– Поднимите руку, кто сам или его близкий родственник, друг был потерпевшим по уголовному делу? Вы? Пожалуйста, кандидат в присяжные под номером три, пройдите к судейскому месту...
Присяжные и не догадывались, что перечень судейских вопросов был своеобразным фильтром, который позволял отсеивать кандидатов, которых можно было заподозрить в предубеждении. Как, к примеру, человек, у которого забрали деньги и последнюю дубленку, да еще при этом ударили несколько раз в солнечное сплетение, может отнестись к подсудимому? Можно ли ждать от него сострадания или хотя бы объективности? Маловероятно. Для него все жулики одним миром мазаны. Таким образом, разобравшись, что к чему, защитник вычеркивает такого кандидата.
А если наоборот? У гражданина есть судимый родственник, и он готов доказывать с пеной у рта, что тот – приличный парень, и если раз в жизни оступился, так с кем этого не бывает. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Но вряд ли присутствие такого кандидата на скамье присяжных обрадует прокурора. Он непременно поставит напротив его фамилии крест. И обсуждение пойдет дальше...
Дубровская, согласовав свои действия с Виталием, решила избавиться от всех кандидатов, имеющих отношение к медицине. Как она уже поняла, Бойко успел стать парией среди людей в белых халатах. Бог знает почему, они, обычно горой встающие на защиту друг друга, в деле хирурга-онколога проявили вдруг жесткость и непонимание.
– Поднимите руки, кто из вас является врачом, медсестрой, санитаркой?
Так «под нож» попала медсестра из радиологического отделения.
– Кто из вас вообще имеет отношение к медицине?
Подняла руку степенная дама в очках, оказавшаяся представителем страховой компании. Ее решили не трогать.
Еще Елизавета решила максимально очистить скамью присяжных от представителей сильного пола. Романтическая история, которую они собирались преподнести в качестве линии защиты, могла вызвать трепет в женских сердцах. Мужчины же в таких делах проявляют черствость и непонимание. Достаточно было огласить вопрос Дубровской: «Кто из вас читает любовные романы и смотрит мелодрамы?», как многие мужчины уже многозначительно подняли брови. Даже прокурор снисходительно усмехнулся, понимая, куда будет клонить защита.
Когда наступил черед обсудить с подсудимым отводы, у Дубровской был уже намечен список самых «неблагонадежных», по ее мнению, лиц. Она решила оставить в числе присяжных бухгалтера, поскольку предполагала, что та в свободное от работы время посматривает мыльные сериалы и не прочь всплакнуть в самый душещипательный момент. Мужчину с рыхлым животом она предпочла бы убрать, слишком уж очевидную скуку и сытость источала его физиономия. Брезгливая складочка у рта, готового выплюнуть: «Все вы врете!», не оставляла на его счет иллюзий. Сострадание в нем было развито не больше, чем у французского бульдога. Не понравилась Дубровской и девушка с волосами, как у русалки, и с крайне надменным выражением мелкого лица. Она была слишком эмансипированна и современна, чтобы слушать сказки о любви. Балладам и серенадам она, вне всяких сомнений, предпочтет брачный контракт (разумеется, составленный в ее пользу).
Виталий благосклонно принял все доводы адвоката, но в отношении «русалки» проявил упрямство.
– Я хочу, чтобы эта девушка осталась, – сказал он. – Думаю, что она сможет меня понять.
– Она слишком молода, – возразила Дубровская, – а современные молодые люди начисто лишены романтических порывов. Вам нужно делать ставку на женщин среднего и пенсионного возраста.
«Таких, как Вероника», – хотелось сказать ей. Но вряд ли бы это было уместно в подобных обстоятельствах. Виталия как раз обвиняли в том, что он своими сладкими речами увлек смертельно больную женщину, склонив ее к заключению брака, а после хладнокровно убил, получив желаемое.
