– Господи, Лиза! Ты только взгляни на себя. Чего ты дуешься? Такое впечатление, что у нас семеро по лавкам, а я лишаю тебя родительских прав! У нас пока ни одного нет. Очнись!
– А если бы были? Неужели ты поступил бы так же, как Лыков?
Андрей обхватил ее за плечи:
– Довольно говорить о Лыкове. У нас с тобой все будет по-другому. Мы – нормальные, адекватные люди. Почему же у нас должны быть конфликты?
– Так все говорят, пока дело не касается развода. Зато потом узнают друг о друге много нового, – с обидой заметила она. Ей почему-то казалось, что Андрей должен был отреагировать на ее новость как-то иначе. Не так спокойно, обыденно, словно ничего особенного вовсе не произошло, и такое поведение отца семейства в порядке вещей. Он должен был осудить Лыкова, хотя бы походя, без лишних эмоций. Но Мерцалов был спокоен, как удав, и это рождало в ней не самые добрые предчувствия. У нее даже аппетит пропал от огорчения.
– Послушай, Лиза, – пытался он тем временем привести ее в чувство. – Я помню, у тебя был клиент, который убил свою жену.
– Да, – отстранилась она. – Его признали виновным и осудили на пятнадцать лет.
– Он забил жену топором, – напомнил Андрей. – Слава богу, ты не сравниваешь меня с убийцей и не спрашиваешь, что бы я сделал с тобой, если бы обнаружил, что последняя бутылка водки вылита в унитаз. Но почему, ради всего святого, ты сверяешь по мне поступки Лыкова?
– У меня не хватает воображения представить тебя с топором, – честно ответила Дубровская. – А вот образ холеного бизнесмена, на излете лет захотевшего вдруг большой и светлой любви молоденькой студентки, кажется мне вполне органичным. Короче, ты должен поговорить с Лыковым.
– О чем?
– О том, чтобы он вел себя по-мужски.
– Мужчины на такие темы не говорят. Как ты себе вообще это представляешь?
– Тогда я брошу его защиту. Слава богу, это сделать куда проще, чем отказать в помощи матерому уголовнику.
– Решай сама, – разозлился Андрей. – Бросить защиту всегда легче, чем выполнить до конца свои обязательства. Не знал, что тебя так легко испугать.
– Ты знаешь, что я не боюсь работы! – вспылила Лиза. – Я готова пахать сутки напролет, но мне не нравится, когда кто-то пытается использовать мои профессиональные навыки в своей нечестной игре. По-моему, с Лыковым как раз тот случай.
– О, боже мой! Кто бы говорил, – саркастически заметил супруг. – Кто из твоих клиентов вел честную игру? Единицы! Остальные только и делали, что водили тебя и суд за нос, выторговывая оправдательный приговор там, где его и в помине быть не могло. Взять хотя бы того врача, который написал тебе с просьбой о помощи. Ты готова была мчаться к нему по первому зову, и это несмотря на то, что парень явно замазан в убийстве своей жены.
– Уголовные и гражданские дела – совершенно разные вещи, – проговорила Лиза, понимая, что разговор дал совсем ненужный ей поворот. Что бы сказал Андрей, если бы она заметила, что уже два дня ведет защиту Бойко в суде? Ничего особенного. Но она почему-то скрыла от него этот факт, и с каждым днем ситуация выглядела все более абсурдно.
– Я пошел смотреть телевизор в кабинет! – заявил Андрей. – А ты репетируй свою речь о чести и совести перед зеркалом, если есть охота. Когда ты умрешь, на памятнике высекут надпись: «Здесь лежит адвокат, хороший человек». А знаешь, что будут говорить прохожие?
– Понятия не имею, – мрачно заметила Дубровская.
– А они скажут: «С ума сойти! В одну могилу двух людей положили: адвоката и хорошего человека». Встречаются же еще такие ископаемые...
* * *
Дубровская стояла перед зеркалом, нанося на кожу лица ночной крем. Ей было грустно оттого, что очередной семейный вечер они с мужем провели в разных комнатах: он – в кабинете, перед телевизором, она – в гостиной со своим портфелем. Разложив на диване бумаги с записями по делу Бойко, она пыталась составить перечень вопросов, которые нужно будет задать завтра Непомнящему. Дело продвигалось плохо, в частности из-за усталости, и в большей степени из-за того, что после разговора с Андреем у нее остался в душе мутный осадок, смесь досады и какой-то непонятной тревоги. Казалось, что причин для беспокойства у нее нет. О результатах процесса говорить пока было преждевременно: все шло по плану. В семье вроде тоже все было на своих местах: муж дома, а не на вечеринке. Ну а мелкие стычки – у кого их не бывает! Но осознание того, что на некоторые, принципиальные вещи они смотрят под разными углами, действовало на нее угнетающе. Неужели Андрей готов поставить ее благополучие в зависимость от своего бизнеса? Сейчас она – молодая и красивая, но что будет потом? Ей стукнет сорок. Сорок пять. Она будет выглядеть и чувствовать себя старше. Елизавета повернула голову из стороны в сторону, словно стараясь представить, где будут располагаться морщины и второй подбородок. Но отражение смеялось над ней, показывая молодую здоровую кожу с едва заметными кругами в области глаз. Но то были следы не возраста, а обычного переутомления, которое вылечивается в ее годы просто: хорошим сном и свежим воздухом. Молодых, красивых и здоровых любить легко. Но вдруг, как молнией, ее пронзила мысль, как бы отнесся Андрей к ней, если бы она вдруг серьезно заболела. Ну, как Вероника Песецкая... Смог бы он любить ее, как раньше?
Дубровская сняла бретельки топа с плеч. Ее взгляду открылись молодые плотные груди, которыми она могла гордиться. Ее тело не требовало от нее каких-то особых усилий по поддержанию хорошей формы. Она всегда была миниатюрная, но с выраженной талией и неплохо развитым бюстом.
Лиза поднесла ладонь и прикрыла ею одну из грудей, на секунду представив себе, что чувствует женщина после операции. Воображение щадило ее. Она видела только свою приятную глазу округлость. Тот снимок из медицинского атласа, который продемонстрировал прокурор сегодня в суде, не имел к ней ни малейшего отношения. И слава богу! Ведь она не могла поручиться за то, как отнесся бы к ее изуродованному телу Андрей. Любил бы он ее так же, как прошлой ночью? Изменилась бы она в его глазах?
Ей внезапно захотелось поговорить с ним об этом, услышать слова утешения и заверения в том, что она для него всегда останется желанной, вне зависимости от того, больна она или нет и сколько грудей у нее имеется в наличии. Она нуждалась в его утешении, но не осмелилась подойти к нему. Он мог бы высмеять ее, сказать, что она ненормальная. Да и какой толк в его словах? Когда приходит беда, люди знакомятся друг с другом заново...
* * *
«...С некоторых пор Павлин стал использовать меня в качестве жилетки.
– Я не знаю, как мне себя с ней вести. Вероника видит все в мрачном свете и ни на секунду не может расслабиться. Она говорит только о своей груди. Это становится невыносимым!
– Она говорит о том, что ее волнует больше всего, – отвечал я. – Сейчас это ее здоровье. Мне кажется это совершенно естественным.
– Да, но от этого можно сойти с ума! Она постоянно твердит про какие-то анализы, про грядущую химиотерапию, про возможный рецидив. За последние дни мой словарный запас существенно пополнился. Биопсия, мастэктомия, гормонотерапия, черт знает что еще. Может, вы знаете, почему она воспринимает свою операцию как конец света?
