Я закрыла все краны на плите, распахнула все оставшиеся окна
и немного переждала, наполовину высунувшись на улицу, пока атмосфера в квартире
не стала пригодной для жизни. Только тогда я наконец смогла подойти к телу,
лежавшему возле холодильника.
Даже моих более чем скромных познаний в медицине хватило,
чтобы понять: Лика (а в том, что это именно она, я не сомневалась) была
стопроцентно мертва. Пульс не прощупывался, остекленевшие широко открытые глаза
задернуты бессмысленной мертвой поволокой, а когда я вгляделась в ее шею, то
увидела, что она перехвачена тонкой ярко‑красной бороздкой от проволоки,
струны или шелкового шнурка. Кажется, эта полоска называется странгуляционной
бороздой, но одно было совершенно ясно: Лику убили, и убили незадолго до моего
прихода.
Не совсем понятно было, для чего убийца открыл газ: ведь
Лика была уже мертва, он ее задушил. Может быть, он рассчитывал, что газ в
квартире взорвется от случайной искры и взрыв уничтожит все следы преступления?
Я могла только гадать о его мотивах.
Квартира окончательно проветрилась, и стало даже холодно. Я
закрыла окна и задумалась, что же мне теперь делать. Первым побуждением было
вызвать милицию и «скорую помощь», чтобы за дело взялись профессионалы… но
потом я представила, как меня будут допрашивать, выяснять, каким образом я
попала в Ликину квартиру и что здесь делаю… Придется сообщить им о полученной
кассете. Приедут посторонние замотанные люди из местного районного отделения
милиции, возможно, они никогда не слышали о моем существовании – не все же
читают газеты. Сначала они ничего не поймут, а когда хоть немного разберутся в
ситуации, наложат запрет на всякие публикации по поводу этого убийства, как они
наложили запрет на информацию по делу Антонова. Меня, как это часто бывает в
таких случаях, объявят подозреваемой – просто за неимением других кандидатур. А
я даже не смогу сослаться на Ираидиного подполковника, потому что не знаю его
фамилии и не успела с ним познакомиться, да и кто я ему, собственно? К тому же
убитой девушке уже ничем не поможешь…
Короче, я решила уносить отсюда ноги и, прежде чем что‑то
предпринимать, посоветоваться с Главным.
Я осторожно приоткрыла дверь на лестницу и высунула голову.
На площадке все было спокойно. Надеяться, что старуха‑соседка не только
глуха, как пень, но еще и плохо видит, было с моей стороны опрометчиво, но я
решила махнуть на все рукой и бежать из Ликиной квартиры как можно скорее.
На лестнице никто мне не встретился, и, уже сидя в
маршрутке, я подумала, что в сложившейся ситуации веду себя совершенно спокойно.
В самом деле, я не упала в обморок при виде Ликиного трупа, не завизжала, не
впала в ступор. И сейчас меня не трясет, не хочется зареветь, побежать к маме и
уткнуться в ее колени, или наоборот – напиться до бесчувствия и проснуться
только утром, когда из всех мыслей останется в голове только одна: где бы взять
таблетку от головной боли. Неужели я приспособилась, и теперь трупы,
появляющиеся рядом, перестали меня волновать? Человек, как известно, привыкает
ко всему… Но что это за жизнь такая настала…
В редакции, не заходя к себе, чтобы не перехватила Гюрза, я
отправилась прямо в кабинет Главного на четвертом этаже. Его фотомодель,
устроившись в кресле, делала сразу три дела: ворковала с кем‑то по
телефону, слушала музыку и подпиливала ногти. Я сделала несколько решительных
шагов по кабинету, одной рукой сорвала с ее головы наушники, а другой оторвала
от уха телефонную трубку, после чего, не дав секретарше опомниться, сообщила,
что если она немедленно не даст мне номер, по которому я смогу поговорить с Виталием
Андреевичем, то завтра может на работу вообще не выходить, а искать новое
место.
Скажу прямо, я не очень‑то рассчитывала на успех, но
девица, взглянув на мое лицо, испуганно протянула карточку с номером. Немало
этому подивившись, я решила, что Главный оставил ей на мой счет какие‑нибудь
особые распоряжения.
– Виталий Андреевич, мне срочно нужно с вами
переговорить! – выпалила я в трубку, как только ее сняли на том конце
линии. – Дело не терпит отлагательства, у меня в руке бомба почище
предыдущей!
Очевидно, он понял по моему голосу, что я не преувеличиваю,
потому что сказал, что через час будет в редакции и чтобы я никуда не уходила
из его кабинета и не выносила материалы.
Этот час я провела как белый человек. Прежде всего, я
вызвала фотомодель и попросила ее вынести из кабинета букет желтых хризантем –
сами понимаете, мне нужно было к приходу Главного находиться в хорошей форме,
ни о какой аллергии не могло быть и речи. Затем я взяла предложенную
секретаршей чашку отлично сваренного кофе и выпила его не спеша, после чего
закурила сигарету и удобно расположилась в кресле Главного. Сидеть за его
столом мне очень понравилось: чувствуешь себя значительной персоной. О мертвой
Лике я старалась не думать – в конце концов, она мне никто, мы даже не были
знакомы.
Только‑только я успела причесаться и подкрасить губы,
как в кабинете появился его хозяин. Надо отдать ему должное – уложился не за
час, а за пятьдесят три минуты.
Мы прослушали пленку, после чего я рассказала, как она ко
мне попала и что я нашла в квартире Лики, когда поехала к ней для подтверждения
своих подозрений.
– Кто‑нибудь еще знает об этом? –
осведомился Главный. – Вы не сообщили в милицию?
Я ответила, что не сообщала и объяснила, почему.
– Умница, – похвалил Главный, – газета прежде
всего.
– Что теперь делать, Виталий Андреевич? – Я твердо
поглядела ему в глаза, так, чтобы он понял: всю ответственность за случившееся
пускай принимает на себя, иначе я не согласна. А что – он начальник, так пусть
и руководит! А то потом неприятностей с милицией не оберешься.
Ну что же, – медленно начал Главный, – запомните,
девочка, в нашем деле, как нигде, важно, сказав «а», обязательно говорить «б»,
причем как можно скорее, пока читатели про «а» не забыли. Уж если мы начали
публикацию материалов про махинации с коммерческой недвижимостью и затронули
эту опасную тему, а тем более назвали фамилию – в данном случае фамилию
Березкина, – то следует теперь срочно заваливать читателя информацией. И
все время давать что‑то новое. Вот, как раз кстати вам прислали кассету.
Они там, в КУГИ; еще не сообразили, как на прошлую статью реагировать, не то
защищать им Березкина, не то открещиваться, а мы им уже следующую бомбу
подкинем!
– Да, но если кассета – фальшивая? – заикнулась
я. – И Березкин ото всего отопрется, то есть это вообще не он по телефону
с Ликой говорит…
– Ну он‑то, разумеется, будет все
отрицать! – усмехнулся Главный. – Тем более что на кассете он ничего
такого и не говорит, в основном она его обвиняет в убийстве Антонова.
– Так если мы опубликуем, он может подать на газету в
суд!
– Девочка, – рассмеялся Главный, – да ему
будет не до того! Ему не честное имя свое нужно будет отстаивать, а свободу! Да
на него после убийства этой самой Лики милиция так наедет, что о нашей газете
он и не вспомнит!
