— Тони, ну что там у тебя?
— Могу предложить тебе семь арестов на протяжении пяти лет. Первый, когда этому Ланголье было шестнадцать лет, за угон машины. Затем еще пара угонов, сбыт краденых запчастей и вооруженное ограбление. Настоящая паршивая овца из рабочих низов.
— И это все?
Я размышлял о Джонне Лестер. Гадая, какое отношение Стюарт Ланголье имеет к Джеймсу Лестеру.
— В последний раз Ланголье арестовывали восемь лет назад. Затем больше ничего. Если хочешь, могу отправить тебе все это по факсу.
— Конечно. — Я продиктовал номер. — Случайно, среди сообщников не упоминается некий Джеймс Лестер?
— Подожди, дай посмотреть. — (Я подождал.) — Нет. Такого не вижу.
Я снова задумался.
— Как насчет номера телефона или адреса этого Ланголье? — Я решил, что неплохо было бы ему позвонить. И спросить, с какой стати Джонна Лестер втянула его в это дело.
— Телефон есть, но восьмилетней давности, поэтому я его перепроверила. Никакого Стюарта Ланголье не значится ни в Санта-Барбаре, ни вообще в округе Вентура.
— Как насчет его адвоката?
В материалах дела должен упоминаться адвокат, который вел процесс. Можно будет ему позвонить и узнать, нет ли у него нынешнего адреса Ланголье.
— Разумеется, — сказала Тони. — В последний раз Ланголье был предоставлен государственный защитник по имени Эллиот Трули.
Я уж было приготовился записать фамилию, но не стал этого делать.
— У Стюарта Ланголье был государственный защитник по имени Эллиот Трули, — эхом повторил я последние слова Тони.
— Совершенно верно. Продиктовать номер его телефона?
— Нет, крошка. Я его уже знаю.
Поблагодарив Тони за отличную работу, я попросил передать привет ее мужу Фрэнку и положил трубку.
Какое-то время я стоял на кухне, уставившись через стеклянную дверь на каньон, затем набрал номер Трули.
— Кабинет мистера Трули.
— Говорит Элвис Коул. Трули у себя?
— Сожалею. Ему что-нибудь передать?
— А как насчет Джонатана?
— Извините, их сейчас нельзя беспокоить.
Я положил трубку.
Я принял душ, переоделся и уже собирался бежать в свою контору, когда вернулась Люси. Я хотел взглянуть на то, что пришло по факсу. Хотел иметь при себе все факты, когда подойду на вечеринке к Трули и спрошу у него, что, черт возьми, происходит. Люси вошла раскрасневшаяся, возбужденная и сияющая; в руках она держала фирменный пакет с туфлями и большой пластиковый чехол с платьем.
— Мне не терпится тебе показать! — воскликнула она. — Это что-то бесподобное, и мне прямо на месте подшили подол, так что теперь все просто идеально!
Ее улыбка вызвала у меня ответную улыбку.
— Ты будешь выглядеть бесподобно в чем угодно.
— Да, но в этом я буду выглядеть еще лучше.
Я хотел было заглянуть в чехол, но Люси мне не дала.
— Не подглядывай! Я хочу, чтобы ты увидел платье уже на мне.
— А что, если выбрать другой вариант? Я сперва посмотрю на тебя без него, затем — в нем и уж тогда решу, как ты мне нравишься больше? Что-то вроде «до и после».
— Если ты действительно такой умный, каким я тебя считаю, то придешь в восторг в обоих случаях, — улыбнулась Люси.
— В восторг я приду, но ум тут совершенно ни при чем, — сказал я, привлекая ее к себе.
— Я так счастлива! — воскликнула Люси и поцеловала меня в кончик носа.
— И я тоже, Люси. Я очень рад, что вы здесь.
Мы снова поцеловались, затем я сказал, что звонила Дарлен и просила перезвонить ей домой.
— Она просила, чтобы я позвонила ей домой? — нахмурилась Люси.
— Точно. Я спросил, что у нее стряслось, но она ответила, что все в порядке.
Люси больше не улыбалась. Она вдруг стала какой-то отрешенной.
— Люси?
Люси снова улыбнулась, но теперь уже натянуто. Она отошла от меня.
— Я позвоню Дарлен и выясню, в чем дело. А тебе, наверное, сейчас стоит съездить в свою контору, а когда вернешься, я покажу тебе свое платье. Хорошо?
— Ты уверена?
Люси уже направлялась к себе в комнату.
— Я уверена, что речь идет о чем-то важном и на это потребуется время. Я продемонстрирую платье, когда ты вернешься.
Нырнув в свою комнату, она закрыла за собой дверь.
— Как скажешь, — вздохнул я.
Солнце еще не до конца сожгло пелену, принесенную с моря, но, когда я поехал к себе в контору, было уже жарко и душно. Такая дымка в результате инверсии воздушных масс для Лос-Анджелеса летом — обычное дело; воздух перестает циркулировать и становится молочно-белым от выхлопов пяти миллионов машин. На востоке сгущался легкий туман. Я удивился, что Джонатан Грин допустил образование дымки в тот день, когда устраивал прием. Уж он-то мог бы наложить на это вето.
Поставив машину на стоянку, я поднялся пешком на четвертый этаж и увидел, что дверь в мой офис открыта. Зайдя внутрь, я обнаружил на диване Дэна Томсика. Он выглядел еще более массивным и грузным; его глаза были закрыты. Я взглянул на факс. В приемном лотке лежали какие-то распечатанные документы. Я снова перевел взгляд на Томсика.
— Готов поклясться, я запирал дверь.
Томсик открыл глаза, но даже не шелохнулся. Он невозмутимо сидел, раскинув руки на спинке дивана, и демонстрировал полнейшее спокойствие.
— Запирал, но это же плевое дело для таких парней, как мы с тобой.
Я молча смотрел на него.
— Я пытаюсь разобраться, кто ты такой, Коул. Я поспрашивал о тебе, и все в один голос говорят, что ты парень честный. Но вот сейчас началось это дерьмо с Притзиком и Ричардсом, а еще подстава по отношению к Росси.
— О чем это ты? — покачал я головой.
— Я имею в виду пресс-конференцию. Вы с Грином смотрелись прямо-таки как сладкая парочка на площади перед тюрьмой. Парочка лжецов.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, но я также не знаю, о чем говорил Джонатан. Я только знаю, что никто особенно не шевелится в отношении Притзика и Ричардса.
Томсик недоуменно нахмурился, но затем его лицо скривилось в мрачной усмешке.
— Выходит, ты ничего не знаешь, так?
— Что я должен знать, Томсик?
— Притзика и Ричардса нет в живых. Они погибли вдвоем в автокатастрофе три недели назад в Темпе, штат Аризона.
— Тогда почему из этого делают такую большую тайну? Достаточно было лишь сообщить нам об этом.
Улыбка исчезла с лица Томсика, словно надежда золотоискателя.
