Кроме него, в аквариуме плавало еще несколько крупных и
ярких тропических рыб.
Необычный интерьер кабинета так поразил Катю, что она не
сразу заметила его хозяина.
Это был высокий сухощавый мужчина лет сорока в тщательно
отглаженном смокинге цвета слоновой кости, с яркой розовой орхидеей в петлице.
Судя по этому цветку и по обстановке кабинета, розовый был его любимым цветом.
Он стоял в глубине комнаты, возле высокого стеллажа из розового стекла,
заставленного шкатулками и статуэтками, и смотрел на Катю с явным интересом.
В руке у него была небольшая коробочка.
— Ну наконец-то! — проговорил мужчина в смокинге и
шагнул навстречу Кате.
Однако он не дошел до нее, остановившись возле кадки с
необычным растением.
Открыв коробочку, он осторожно достал из нее крупную
извивающуюся ящерицу, двумя пальцами поднес ее к одному из цветков и бросил в
его приоткрытую чашечку.
Ящерица судорожно дернулась, попыталась вы—рваться из
цветка, но тот вдруг захлопнулся, как капкан. Мясистая поверхность цветка
некоторое время колыхалась, как будто ящерица пыталась выбраться наружу, но
затем эти движения прекратились, цветок снова замер, и его чашечка раскрылась,
как будто снова ожидая угощения.
— Умница! — Человек в смокинге погладил растение
по белесым листьям, как гладят любимую собаку, и только после этого повернулся
к Кате. — Ну здравствуйте, дорогая моя! — проговорил он, разглядывая
ее с ног до головы. — Наконец-то мы встретились!
— Кто вы? Чего вы от меня хотите? — спросила Катя,
которую не обмануло это вежливое приветствие. Напротив, этот человек с его
вкрадчивыми манерами и фантастическим оформлением кабинета показался ей
страшнее прислуживающих ему убийц. Она подумала, что сумасшедший дизайн жилища
отражает то мрачное безумие, которое царит в душе его обитателя.
— Видели, как питается это растение? — Хозяин
кабинета подошел к Кате еще на один шаг и потер руки. — Оно усвоило
главный закон жизни: сожри или сожрут тебя!
— Вы мне не ответили, — повторила Катя. — Кто
вы такой?
— Можете называть меня просто Павлом, — ответил ей
хозяин. — Имейте в виду, это честь, это большая честь. Кое-кто много отдал
бы за право называть меня по имени…
— Но я вовсе не добивалась этой чести! Зачем меня
привели в эту безумную комнату? Смотреть, как вы кормите свой сторожевой фикус?
Честное слово, мне это неинтересно!
— А зря, — мужчина усмехнулся, — очень
поучительное зрелище! Грешным делом люблю его кормить!
— И ради того, чтобы показать мне этот аттракцион, вы
послали за мной целую банду? Ради этого ваши люди гонялись за мной целые сутки?
Ради этого они убили несколько человек? Не верю!
— Правильно не верите. — Хозяин кабинета негромко
похлопал в ладоши. — Умная девочка… вся в отца!
— Отец? При чем тут мой отец? Вряд ли вы его знали…
— Уверяю вас, я его хорошо знал… и знаю!
— Что вы хотите этим сказать?
Хозяин кабинета нажал какую-то кнопку на столе.
Дверь открылась, и в комнату вошла женщина маленького роста,
худенькая и узкоплечая.
— Проходите, Зоя Петровна, садитесь, — обманчиво
мягко пригласил тот, кто велел Кате называть себя просто Павлом.
— Благодарю вас, я постою, — ответила она
неожиданно звонким голосом: так взрослые артисты озвучивают роли детей в
радиопостановках — визгливо и ненатурально.
— Не вспоминаете? — вкрадчиво спросил Павел у
Кати.
— Первый раз ее вижу! — честно ответила она.
— Это совершенно естественно, — сказала
женщина, — ребенок был в тяжелейшем состоянии. Она родителей-то не
узнавала, не то что медицинский персонал в лицо запомнить.
При этих словах перед глазами Кати внезапно всплыли
грязно-белые стены, окно с форточкой, которая открывалась почему-то сверху
вниз, Катя вспомнила даже забытое слово «фрамуга». Больничная палата была
маленькая, на одного человека, и называлась смешным словом «бокс», окно узкое,
но длинное, так что форточка находилась где-то под потолком, и чтобы открыть
ее, приходилось залезать на подоконник и тянуть за веревочную петлю. Но
форточку открывали редко — нянечкам было лень забираться на подоконник. В
палате стояла жуткая духота, на Катю волнами наплывал удушливый жар, открывая
мутные глаза, она видела перед собой только качающуюся веревочную петлю.
Единственный раз она лежала в больнице — в далеком детстве,
когда в первом классе подхватила тяжелую стрептококковую ангину. Когда
температура дошла до сорока, врач «неотложки» грозно крикнул на маму, которая все
не хотела отдавать дочку в больницу, и сам на руках отнес девочку в машину.
Катя, разумеется, этого не помнит — при такой-то температуре.
В бокс родных не пускали, медицинского персонала, как
водится, не хватало, а те, кто был, не слишком утруждали себя уходом за детьми.
Бегая босиком по холодному полу в туалет, Катя заболела еще и пневмонией.
Дальше она ничего не помнит, осознала она себя примерно через неделю уже дома,
куда мама забрала ее под расписку.
— Девочку привезли в тяжелом состоянии, — говорила
женщина, стоя очень прямо и глядя куда-то вбок мимо Кати, — положение
усугубилось пневмонией. Когда стало совсем плохо, понадобилось срочное
переливание крови. У девочки Баженовой Кати была очень редкая группа крови —
четвертая…
Катя отвернулась, потому что невозможно было слушать этот
пронзительный детский голос и видеть перед собой немолодую женщину с седыми
волосами. Женщина говорила серьезные вещи, а казалось, что сейчас она лихо
притопнет ногой и запоет что-то типа «раз дощечка, два дощечка — будет лесенка»
и дальше, как вместе весело шагать и петь хором.
— В таких случаях, — невозмутимо продолжала
женщина, — мы обращаемся к родителям, отец или мать — лучший донор.
Оказалось, что у матери девочки Баженовой О. К. группа крови не совпадает с
дочкиной. И как только речь зашла о том, чтобы пригласить отца, мать девочки
призналась, что ее муж Баженов А. П. не является биологическим отцом ее дочери.
— Что? — вскрикнула Катя. — Что вы несете?
Женщина посмотрела на нее в упор, очки ее строго блеснули.
— Не перебивайте ее, — посоветовал Павел, —
терпение проявите. Продолжайте, Зоя Петровна, мы вас внимательно слушаем.
— Девочку срочно нужно было спасать, — в мажорном
тоне продолжала женщина, — мать спешно связалась с биологическим отцом
девочки, и через некоторое время в больницу приехал мужчина. У него взяли
анализ крови — группа совпадала: та же, четвертая. Больница — официальное
учреждение, так что мужчине пришлось предъявить паспорт на имя Седых Василия
Григорьевича.
«Дядя Вася! — поняла Катя. — Но этого не может
быть!» Ее папа — такой замечательный, умный, добрый, заботливый — и не папа
вовсе?! Отец так ее любил, они много времени проводили вместе, Кате так
хотелось быть на него похожей… Правда, все родные хором твердили, что Катя —
копия матери. Дядя Вася считался другом дома, они с ее родителями познакомились
очень давно, еще в юности, говорила мама. Дядя Вася приходил к ним в ее детстве
запросто, без звонка и приглашения. Папа тогда часто ездил в командировки, и
дядя Вася помогал маме — возил ее с дочкой в поликлинику и на дачу, даже
продукты иногда приносил. И дарил Кате дорогие игрушки. Она привыкла к нему,
как к члену семьи. А потом дядя Вася куда-то исчез. Теперь Катя припоминает,
что это было как раз после ее выздоровления. А через несколько лет навестил их
снова, но Катя уже отвыкла от него, стала стесняться. В подростковом возрасте
взрослые неинтересны.
