Окружающая жизнь изменилась, и у Катиных родителей ничего не
могло быть общего с уголовным авторитетом. Да-да, поняла Катя, ее настоящий
отец — уголовный авторитет. И кличка его — Свояк, именно так его называли
подчиненные. Да что это она, тут же одернула себя Катя, настоящий отец — это ее
папа. И вовсе ничего не значит, что он уже умер и что в детстве дядя Вася
баловал ее и дарил дорогие подарки. Но, Боже мой, мама, как она могла? Отец,
разумеется, ничего не знал, вряд ли в противном случае он привечал бы дядю
Васю. А тот, видимо, не хотел портить жизнь Катиной матери. И Катя ничего бы не
узнала и не терзалась теперь, если бы не эта ужасная женщина с голосом,
напоминающим звук пионерского горна из старого фильма «Добро пожаловать, или
Посторонним вход запрещен!».
Сумасшедшая комната с кричащими цветными панелями закачалась
перед Катиными глазами, замелькали светильники, зарябила вода в аквариуме.
— Вы нарушили врачебную тайну! — с ненавистью
сказала она женщине. — Вы не должны были… Вы же клятву давали… Зачем,
зачем вы это сделали?
— Не строй из себя дуру! — Зоя Петровна подошла
ближе к Кате. — Какая, к черту, клятва?! Я медсестрой работала, кровь
переливала, так что, считай, я тебе жизнь спасла! И не тебе одной, между
прочим! А сказать, сколько я всю жизнь получала? И потом, когда ослепла почти и
в вену попадать перестала, сказать, какую мне пенсию положили? Ты небось такого
и слова не знаешь!
Голос ее стал еще выше, он влезал Кате в уши и проникал
внутрь, так что каждая клеточка организма заполнилась им и начинала вибрировать
в тон с этим резким визгливым звуком. Кате казалось, что еще совсем немного, и
все тело ее войдет в резонанс и рассыплется на миллионы крошечных кусочков.
— Да замолчите вы! — Она шагнула ближе и с
неожиданной силой толкнула женщину в грудь. — Все вы врете, не было этого!
И больницы не было!
Несмотря на внешнюю хрупкость, Зоя Петровна не упала, только
сделала шаг назад. Она совершенно не растерялась и не испугалась Катиного
порыва, спокойно достала из кармана свернутую в трубку потрепанную тетрадку и
бросила ее на стол. Дрожащими руками Катя развернула тетрадку, которая
оказалась медицинской карточкой. Все правильно, Баженова Катя, 7 лет, мать…
отец… группа крови… потом шел долгий перечень болезней и проведенного лечения,
а вот та самая запись — Седых Василий Григорьевич, группа крови та же, что и у
нее, четвертая… и черным по белому: «Со слов матери Баженовой О. К.»… и так
далее. Этой записью врачи пытались снять с себя ответственность за
неблагоприятный исход болезни.
Катя подняла глаза и столкнулась с насмешливым взглядом
хозяина кабинета.
— А вам-то зачем все это нужно? — спросила
она. — Неужели приятно ворошить чужое грязное белье?
— Ошибаетесь, — улыбка исчезла из его глаз, —
ни—кто не стал бы просто так, из интереса копаться в истории вашего появления
на свет — ни я, ни даже она. — Он кивнул на Зою Петровну.
Та сложила руки на груди и словно закаменела.
— Отвечу на ваши вопросы по порядку. Вы спросили, зачем
она это сделала. Не зачем, а за что: за деньги. Наша Зоя Петровна, видите ли,
по состоянию здоровья перешла работать в архив больницы. И там от скуки ли или
от врожденной добросовестности стала штудировать старые медицинские карточки. И
почерпнула для себя, надо полагать, много интересного в этом, как вы
выразились, «грязном белье». Только интерес у нее был чисто деловой, она решила
попробовать поторговать некоторыми секретами. Я верно излагаю, Зоя Петровна?
— Верно, — спокойно ответила она, — это был
для меня единственный способ получить хоть какие-то деньги.
— Ну и как, — поинтересовалась Катя, невольно
заражаясь ее спокойствием, — много заработали?
— Не очень. — Павел улыбнулся одними губами, в то
время как глаза смотрели жестко. — Зое Петровне не очень-то везло —
слишком много прошло времени. Кто-то сменил место жительства, кто-то — страну
проживания, кто-то умер, кто-то развелся, чьи-то дети выросли, и их отцам было
уже не так интересно узнать, что всю жизнь они платили алименты на чужого
ребенка.
Катя отвернулась к аквариуму. Осьминог по-прежнему таращился
на нее из обломков корабля.
— Если бы ваш отец был жив, она пришла бы к вашей
матери, — продолжал Павел, — и та, конечно, за—платила бы за вот эту
тетрадочку приличную сумму денег. Но опять-таки Зое Петровне не повезло: ваш
отец умер, и ваша мать вполне могла указать ей на дверь. И тут в дело вмешался
случай в виде соседа по коммунальной квартире, бывшего вора, бывшего зэка — в
общем, человека больного, спившегося и нестоящего. Он опустился до того, что
вламывается к соседям и шарит по шкафам и буфетам в надежде найти там
заначенные деньги или спиртное. Денег он у Зои Петровны не нашел, зато нашел
вот эти бумажки. И фамилия Седых его насторожила, потому что именно этого человека
он хорошо знал раньше — вместе сидели. И что-то они не поделили или просто так
решил сделать старому другу гадость.
«Зачем он мне все это рассказывает? — внезапно подумала
Катя. — Зачем он тянет время? Для чего мне знать какие-то подробности? Ему
хочется меня помучить перед смертью? Зачем он свел нас вместе с этой теткой с
жутким голосом? Для чего он вообще притащил меня сюда, его подручные спокойно
могли меня прикончить на месте…»
— Зоя Петровна! — Павел нарушил затянувшееся
молчание. — Вы мне очень помогли, теперь можете быть свободны. Деньги
получите у моего человека, он ждет вас за дверью.
Она молча наклонила голову, повернулась и вышла из кабинета
деловым шагом. Катя и осьминог провожали ее глазами. Дверь отворилась сама, на
пороге стоял Резаный. Он взглянул на Павла, тот чуть заметно прикрыл глаза.
Глядя на ответную кривую ухмылку Резаного, Катя усомнилась, что этот тип
используется хозяином для денежных расчетов. То есть в определенном смысле,
если надо кого-то испугать или просто убить и отобрать деньги. Но не по
бухгалтерской части, да из Резаного такой же бухгалтер, как из нее, Кати,
укротитель львов!
— Ну, теперь поговорим по-простому, без
церемоний! — оживился Павел. — Не будем терять время попусту. Ты
небось думаешь, зачем мне так понадобилась?
Катя невольно отметила происшедшую с хозяином кабинета
перемену: исчезли показные хорошие манеры, исчез мягкий тон и приветливый
голос, которые, правда, и так никого не могли обмануть. Теперь перед Катей был
злобный опасный тип. Он оскалил в улыбке безупречные зубы, слишком белые для
того, чтобы быть настоящими, уселся поудобнее и заговорил, выплевывая слова,
как использованную жевательную резинку.
— Сама ты со всеми своими цацками, — он указал на
брошку, что приколол ей к свитеру дядя Вася, — никому напрочь не нужна.
Толку от вас, баб, никакого, одни неприятности. Ты — только пешка, разменная
монета в большой игре. Думаешь, отчего Свояк, папаша твой настоящий, так пекся
о том, чтобы никто не знал, что ты его дочь? О матери твоей думал, не хотел ее
семейную жизнь рушить?
