Она чувствовала себя, как героиня сказки «Синяя Борода»,
которая вошла в тайную комнату своего мужа. Она одновременно боялась того, что
может здесь найти, и хотела узнать правду, какой бы страшной эта правда ни
оказалась.
Катя толкнула дверь и вошла в комнату.
Прошедшей ночью именно здесь, в этой самой комнате…
Катя постаралась отстранить от себя воспоминания минувшей
ночи. Сейчас она должна быть сильной, а эти воспоминания не принесут ничего,
кроме слабости и печали.
Чтобы отвлечься от этих воспоминаний, она оглядела комнату.
На стене напротив дивана висела картина в резной
позолоченной раме. Хорошая копия картины голландского художника Питера де Хоха.
Уютный голландский дворик, вымощенный черно-белой плиткой, хозяйка в строгом
чепце, служанка показывает ей только что купленную рыбу…
Катя прекрасно знала эту картину, потому что точно такая же
копия висела у Виталия в кабинете.
Она помнила каждую деталь — складки на алой юбке хозяйки,
гвоздь в дверном косяке, тщательно начищенное медное ведерко, две фигуры на
заднем плане…
И там, за картиной, был скрыт их домашний сейф.
Катя подошла к стене, осторожно сняла картину с гвоздя.
И увидела точно такой же сейф, как в кабинете мужа.
Если она решилась пройти этот путь, если она решилась узнать
правду о своем муже — она должна за—глянуть в этот сейф, должна узнать, что
хранит в нем Виталий.
На первый взгляд эта задача казалась невыполнимой.
Но Катя знала — или по крайней мере думала, что знает — все
маленькие слабости своего мужа.
Среди прочего Виталий очень плохо запоминал любые цифры.
Ему приходилось все записывать — пинкоды кредитных карточек
и мобильного телефона, дни рождения друзей и знакомых… В тех случаях, когда
записывать цифры было неудобно или рискованно, он пользовался всякими мелкими
хитростями, упрощающими запоминание.
Так вот в качестве кода домашнего сейфа он выбрал дату их
первой встречи. Той самой, на концерте Лучано Паваротти. Виталий с гордостью
говорил, что эту дату он не забудет никогда.
Может быть, и здесь он воспользовался тем же самым кодом?
Катя приподнялась на цыпочки и набрала на панели шесть
заветных цифр — 30-11-04. Тридцатое ноября две тысячи четвертого года.
Она помнила этот день, как будто это было только вчера…
помнила дивный голос Паваротти, помнила, как Виталий протянул ей программку,
помнила его взгляд, полный неприкрытого мужского восхищения…
Неужели и это было фальшью?
Набрав заветный код, Катя нажала кнопку ввода.
И ровным счетом ничего не произошло.
Она почувствовала разочарование. Разочарование и горечь.
Ну с чего она взяла, что муж в этом сейфе использует тот же
самый шифр? С чего она взяла, что знает своего мужа? Ей уже пришлось узнать о
нем много нового, так что еще одна мелочь ничего не изменит…
Она машинально оглянулась. За спиной, на противоположной
стене комнаты, висело большое зеркало. В нем отражалась она сама, с растерянным
и несчастным лицом, отражались отставленная в сторону картина, дверца сейфа,
хранящего свои тайны…
Женщина на отражении картины стала совершенно другой. Оттого
что она смотрела в другую сторону, неуловимо изменилось выражение ее лица. В
нем появилась какая-то тревожная неправильность…
Отражение…
Катя снова повернулась к сейфу и набрала на панели
зеркальное отражение кода.
40-11-03.
Вместо тридцатого ноября две тысячи четвертого года
несуществующее сороковое ноября две тысячи треть—его. Только месяц остался тем
же, а год и число изменились.
Едва дыша от волнения, Катя нажала на кнопку ввода.
Она снова представила себя женой Синей Бороды, которая
проникает в страшную тайну мужа.
И вспомнила, что Седрик, тот симпатичный бельгиец, с которым
она познакомилась накануне, приходится отдаленным потомком этому сказочному
персонажу…
Раздался отчетливый щелчок, и дверца сейфа открылась.
Катя не почувствовала радости, торжества от того, что ее
догадка подтвердилась. Она почувствовала только страх, страх перед
неизвестностью. Но нужно было делать следующий шаг. Она запустила руку в сейф,
пошарила там…
Сейф был почти пуст. Только в самой его глубине, возле
задней стенки, Катя нащупала какой-то конверт.
Она вытащила конверт и удивленно уставилась на него.
Конверт был адресован ей.
На нем были напечатаны ее адрес и имя — Е. А. Неверовой.
А обратный адрес…
Обратный адрес Кате тоже был знаком: Садовая-Триумфальная,
дом четыре, офис двадцать шесть. И имя отправителя — С. С. Ольховский.
Катя вспомнила запрокинутое лицо мертвого адвоката, пулевое
отверстие на его виске.
Она хотела узнать правду… какой бы страшной та ни оказалась.
И вот теперь она находится в одном шаге от этой правды и медлит, потому что
решимость ее тает на глазах.
Конверт был вскрыт.
Катя задержала дыхание, как будто собралась прыгнуть в
ледяную воду, и вытащила из конверта единственный листок тонкой бумаги.
Она бессмысленно переводила взгляд по строчкам, не понимая
написанного.
Она понимала только одно: все то, что она считала своей
жизнью, — ложь, подлая и унизительная ложь.
Ей пришлось сосредоточиться и перечитать письмо, чтобы
понять его содержимое.
В этом письме адвокат Ольховский уведомлял ее, Екатерину
Антоновну Неверову, что она является наследницей скончавшейся в Швейцарии мадам
Норы Мерсье и что ей надлежит явиться в его офис двадцатого августа сего года
для ознакомления с завещанием мадам Мерсье и для начала процедуры вступления в
права собственности, предусмотренные этим завещанием. Далее следовали уже
известный Кате адрес офиса и телефоны адвоката.
— Двадцатого августа… — машинально перечитала
Катя. — А вчера он позвонил и сказал, что документы готовы… как будто я
уже была у него в офисе и он начал оформлять вступление в права…
Она растерянно стояла возле открытого сейфа, разглядывая
прочитанное письмо, и пыталась понять.
И вдруг за ее спиной раздался голос:
— Нашла? Ну что ж, тебе же хуже! Знаешь поговорку —
любопытство кошку сгубило?
Этот голос… Когда-то, совсем недавно — или бесконечно
давно? — от одного звука этого голоса сладко замирало ее сердце, холодели
руки, кружилась голова, от одного звука этого голоса у Кати словно вырастали
крылья… Но теперь она не почувствовала ничего, кроме страха. Да и сам этот
голос звучал теперь совершенно иначе, он казался холодным и беспощадным, как
металл на сорокаградусном морозе.
