— Поселок Вяжищи, — повторила Катя в трубку и
добавила, разглядев вывеску на одноэтажном здании по другую сторону шоссе: —
Тут напротив кафе «Афродита»…
— Никуда оттуда не уходите, — распорядился
Стас. — Сейчас за вами приедут… полчаса, от силы минут сорок…
В трубке послышались гудки.
Катя отдала девчонке мобильник, и тут же на нее свалилась
непомерная, чугунная усталость. И еще она страшно захотела пить. И умыться. И
вообще, хоть немного привести себя в порядок.
Кафе «Афродита» выглядело весьма сомнительно, но сейчас Катя
была согласна на что угодно. Хотя бы посидеть в тепле, потому что без куртки ей
стало зябко. Но денег у нее не было ни копейки, а без денег даже в поселковом
кафе не посидишь.
— Девочки, — снова обратилась она к
подружкам, — вы не дадите мне немножко денег? Все-таки куртка дорогая…
— Вот ведь зараза! — воскликнула брюнетка. —
Все ей мало! Теперь ей денег подавай!
— Лизка, сама ты зараза! — перебила ее
подружка. — Имей совесть! Куртка ведь и правда дорогая! Баксов двести, не
меньше!
«Ага, двести! — подумала Катя. — Десять тысяч, и
не баксов, а евро! И еще попробуй такую достать!»
— Это новая она двести баксов, — фыркнула
девица, — а ношеной ей грош цена… и вообще у меня денег нету…
— Имей совесть! — не отставала от нее
подруга. — У тебя были деньги, я видела!
— Ну да, деньги! — Брюнетка полезла в карман джинсов
и вытащила оттуда три смятые десятки. — У моей мамаши разве допросишься
денег? Ну ладно, держи! — И она царственным жестом протянула десятки
Катерине. — Помни мою доброту!
Таких купюр Кате прежде не приходилось видеть. Она даже
приняла их за какую-то экзотическую валюту, но, прочитав на них русский
номинал, неразборчиво поблагодарила хамоватую девицу, схватила деньги и
кинулась в «Афродиту».
Там по крайней мере действительно было тепло.
Хмурая буфетчица окинула ее весьма подозрительным взглядом;
правда, на тридцать рублей можно было купить только ужасный кофе, но Катя и
этому была рада.
Она грела руки о горячий стакан и пила безвкусную бурду,
которая доставляла ей большее удовольствие, чем божественный мокиатто в Coffee
Bean на Покровке.
Немного согревшись и, насколько удалось, успокоив нервы,
Катя отправилась в туалет «Афродиты».
Это действительно был шок!
Разбитая дешевая плитка на полу и на стенах, грязно-желтый
унитаз без крышки, в отвратительных потеках, раковина с отбитой эмалью… На
грязной стене — матерные надписи…
Катя вспомнила свою персональную ванную комнату — черный
итальянский мрамор пола, изысканные помпейские фрески темно-красных стен,
позолоченные краны, огромную ванну от Vileroj & Bosh на львиных лапах,
просторную душевую кабинку с пятью видами гидромассажа и парогенератором…
Она вздохнула, плеснула на лицо ледяной ржавой водой.
Придется довольствоваться тем, что есть.
От холода заломило скулы.
Однако зеркало здесь было — криво повешенное, с отбитым
краем, с белесыми пятнами на амальгаме, оно все же сохранило способность
отражать человеческие лица.
Катя взглянула на свое отражение и пришла в ужас.
Царапины на щеке распухли, волосы растрепаны, в них торчали
сухие веточки и еловые иголки.
Она кое-как пригладила волосы, отряхнула одежду, попыталась
оттереть пятно на плече, но из этого ничего не получилось.
В дверь кто-то заколотил.
Катя обернулась, дернула ржавую задвижку.
— Ты что тут застряла? — прошипела появившаяся в
дверях буфетчица — красные руки уперты в бока, лицо в багровых пятнах. —
Колешься, блин? Выметайся сию секунду к чертовой матери! Мне проблемы не нужны!
Вон, Анжелка Стукалина в прошлом феврале загнулась в «Ромашке» от передоза, так
Милку затаскали! Выметайся, кому сказано! Тут тебе не Москва!
— Вижу, что не Москва!.. — Катя вздохнула,
протиснулась к выходу, бросила взгляд на настенные часы.
Со времени ее разговора со Стасом прошло примерно полчаса,
скоро за ней приедут и все неприятности кончатся, останутся позади… Она забудет
как страшный сон и эту красномордую тетку, и грязный туалет, и тот ужас,
который пришлось пережить в лесу…
Катя вышла на крыльцо «Афродиты».
Напротив кафе, на обочине дороги, ее знакомая стервозная
брюнетка увлеченно болтала с двумя парнями. Она уже облачилась в Катину
курточку, и чудная вещь сидела на ней как влитая. Катя машинально отметила, что
у нее с этой девчонкой одинаковый рост и похожие фигуры. Да и волосы примерно
одинаковой длины. В свои двадцать восемь лет Катя сохранила юношескую стройность.
Девица вертелась перед парнями, хвастаясь обновкой, парни угощали ее чипсами и
пивом. Один из них по-хозяйски обнял девицу, после чего на мягкой коже куртки
явственно стал заметен отпечаток жирной пятерни. Катя подумала с некоторым
злорадством, что, учитывая чипсы и пиво, девчонке вряд ли удастся выглядеть
такой же стройной в Катином возрасте. Подружка отиралась чуть в стороне,
завистливо поглядывая на троицу, парни не обращали на нее внимания.
На шоссе показалась большая черная машина.
Катя спустилась с крыльца, медленно двинулась к дороге.
Наверняка это едут за ней. Сейчас она опустится на мягкое
кожаное сиденье и закроет глаза…
Машина приблизилась, Катя разглядела хищные обводы
«лексуса», тонированные стекла.
Как ни странно, «лексус» не затормозил, а, наоборот,
прибавил скорость.
Катя сделала еще один шаг вперед…
И вдруг черная машина, не снижая скорости, вильнула, резко
ударив крылом черноволосую девчонку. Та отлетела в сторону, как тряпичная
кукла, и упала на обочину.
Катя вскрикнула, прижала руки к лицу…
Черный «лексус» промчался мимо и через несколько секунд
скрылся за поворотом дороги.
— Конечная! Вяжищи! — объявил водитель, и двери
автобуса раскрылись.
— А как к озеру-то попасть? — спросила Татьяна
водителя, задержавшись на ступеньке.
Тот сделал вид, что не слышит.
— Это тебе, верно, дочка, в усадьбу Андриановых
надо! — зачастила тетка, что выходила следом за Татьяной. — Ну, это
который сам дом построил!
Татьяна кивнула, решив не уточнять, что ей нужен не хозяин
усадьбы, а его жена, довольно известный в мире моды фотограф. Ходили слухи, что
у нее легкая рука — какую модель снимет, той с первого раза и повезет: удачные
контракты, успех, выгодные знакомства.
— Ну вы, балаболки! — заорал краснорожий дядька,
собиравшийся на выход вслед за теткой. — Растопырились тут на ступеньках,
проходу людям не даете!
