В какой-то момент Питер появился на экране и протянул ей три страницы сценария. Он был в оранжевой футболке, какие носят морские пехотинцы, с парой пятен на спине. «Меня не взяли. У меня проблемы с тазобедренными костями». Он был молодым и тощим, с такой же точно фигурой, как и сейчас: здоровая задница, плечи, похожие на вешалку для пальто, и напряженное выражение глаз. Волосы торчали в разные стороны, и на маленьком телевизионном экране казалось, будто в них целых три фута длины. Карен откашлялась и прочитала из «Роки» речь Талии Шир, когда та вдохновляет Сильвестра Сталлоне на дальнейшие подвиги. Читала она плохо. Закончив, захихикала и спросила Питера, понравилось ли ему. Он сказал, что нет.
Запись продолжалась двадцать две минуты. И за все это время Карен Шипли ни разу не упомянула свою семью, друзей или город, из которого она родом. Она принималась хихикать шестьдесят три раза. Я сосчитал. Должен признаться, что хихиканье не входит в перечень моих любимых вещей.
Когда пленка закончилась, Пэт Кайл выключила телевизор и мы занялись ланчем. Платила «Кэпстоун пикчерс».
Через час и десять минут, наевшись бурито и выпив пива «Дос эквис», Пэт Кайл вернулась на работу. И я последовал ее примеру.
Лас-Палмас, расположенный над бульваром Санта-Моника, застроен скучными, безликими лавками, сдающими напрокат костюмы и звукомонтажное оборудование, а также маленькими одноэтажными домиками с вывесками, рекламирующими водолечение. Женщины в цветастых топиках толкали перед собой детские коляски, мужчины, выглядевшие так, словно искали дневную работу, слонялись у крошечных рынков, а дети выделывали немыслимые фигуры на скейтбордах.
Я заехал в «Севен-илевен» на Фаунтен, неподалеку от Ла-Бри, разменял два доллара на четвертаки и, выскочив наружу, успел опередить двух толстяков, направлявшихся к телефону-автомату, висящему на стене. Один из толстяков торопился, другой — нет. Тот, что торопился, сделал такое лицо, точно у него прихватило живот, и сказал: «Вот дерьмо!» — когда мне удалось добежать до телефона первым. Тот, что не спешил, прислонился к решетке белого грузовика, рекламирующего ремонт окон, и принялся спокойно потягивать «Миллер хай лайф». Неужели Майк Хаммер
[7]
использует «Севен-илевен» в качестве своего офиса?
Я засунул в автомат четвертак, набрал номер женщины, которая работает в телефонной компании, и поинтересовался, есть ли у них какой-нибудь номер Карен Шипли — зарегистрированный, а может, и нет в Калифорнии — или Карен Нельсен. Она сказала, что перезвонит, но не раньше чем завтра. Я спросил, знает ли она мой номер. Она рассмеялась и ответила, что уже несколько лет, как знает. Мне такое не раз говорили.
Когда я повесил трубку, толстяк, который спешил, бросился вперед. Но я засунул в автомат очередной четвертак, и он воздел руки к небесам, закатил глаза и вернулся к грузовику. Наверное, у него выдался не слишком удачный день. Его приятель сделал новый глоток «Миллера» и громко рыгнул. Впрочем, он успел прикрыть рот двумя пальцами и извиниться. Надо же, вежливый!
Я позвонил еще одной своей знакомой, которая работает в отделе кредитования в «Бэнк оф Америка», и попросил ее провести кредитную проверку Карен Шипли и Карен Нельсен, поскольку оба эти имени могут значиться как основные имена на счете или как девичьи в связи с другим, неизвестным. Она сказала, что все сделает, если я приглашу ее на игру «Лейкерс». Я предложил ей придумать что-нибудь еще, так как все равно собирался пригласить ее на эту игру. Она фыркнула, сказала, что позвонит завтра, и повесила трубку. Ну разве не милашка?
Толстяк напрягся у своего грузовика совсем как Карл Льюис,
[8]
готовый сорваться со старта. Я показал еще одну монетку и скормил ее телефону. Толстяк побледнел, треснул рукой по крылу грузовика, затем на всех парах обогнул его и влетел в «Севен-илевен». Его приятель сделал еще один глоток и покачал головой:
— У него точно будут проблемы со здоровьем.
— Уговори его заняться йогой, — посоветовал я. — Это здорово помогает расслабиться.
Приятель толстяка только устало покачал головой и пожал плечами, словно они уже тысячу раз обсуждали этот вопрос.
— С ним невозможно разговаривать.
Я набрал номер Полицейского управления Северного Голливуда и услышал мрачный мужской голос:
— Детективы.
— Элвис Коул. Я бы хотел поговорить с Лу Пойтрасом.
— Минуту.
Телефон положили на какую-то жесткую поверхность. На заднем плане я слышал голоса, громкий смех, затем тот же голос, что ответил мне в первый раз.
— Соединяю. Он в своем кабинете.
И вот Лу Пойтрас взял трубку. Я по-прежнему слышал смех и шум, но приглушенно и словно издалека.
— Мне чуть задницу не надрали за то, что я пытался отмазать тебя от последнего штрафа. Больше не проси.
— Лу, можно подумать, что наши отношения основываются исключительно на том, что я прошу тебя о разных одолжениях и услугах.
— И чего же ты хочешь?
— Маленькую услугу.
— Вот дерьмо!
Толстяк, который спешил, выскочил из «Севен-илевен» с бутылкой «Миллера» в руке и с усталым видом прислонился к грузовику рядом со своим упитанным приятелем. Они молча пили пиво. Если не можешь победить, присоединяйся.
— Мне нужно знать, есть ли у вас что-нибудь на Карен Шипли или Карен Нельсен, — сказал я. — В течение последних десяти лет.
— Еще что-нибудь? — поинтересовался Лу Пойтрас.
Я ответил, что больше ничего.
— Ты у себя в офисе?
Я доложил ему, где нахожусь. Мне показалось, что я даже вижу, как он качает головой.
— Великий частный сыщик работает на парковке.
— Защищает налогоплательщиков.
Пойтрас заявил, что позвонит мне завтра, и повесил трубку.
Почему-то все обещали позвонить завтра. Может, сегодня происходит что-то очень важное, о чем я и не знаю? Может, именно поэтому толстяк так спешит? Может, ему известно, кому следует позвонить, чтобы выяснить, где разворачиваются судьбоносные события, а потом они с приятелем туда отправятся, я же так и останусь в неведении. Может, они возьмут меня с собой?
Я повесил трубку, посмотрел на толстяка, который спешил, и сказал:
— Он полностью в вашем распоряжении.
Толстяк сделал новый глоток «Миллера» и даже не пошевелился, изображая, что ему все равно. Его приятель посмотрел сначала на него, потом на меня и пожал плечами. Представляете? На некоторых просто невозможно угодить.
