― Виктор Петрович, ― сообщил он, на ходу протягивая ладонь для рукопожатия. ― А вы, стало быть…
― Да, ― кивнул я. ― Станислав Андреич. Северин. Простите, что…
― Не стоит, не стоит.
Взмахом руки он остановил мои дежурные извинения и указал на проявившийся возле дальней стенки доселе трудно отличимый от нее просиженный диван:
― Присаживайтесь. Вот только… Цель вашего визита? По телефону, простите, я не слишком… Связь у нас в деревне… Было неважно слышно… Что-то относительно моих давних пациентов?
― Пациентов? ― переспросил я, опускаясь на диван, пружины которого тут же сладострастно вонзились мне в зад.
Помнилось, что я употреблял в беседе с ним какое-то иное выражение, вроде «подопечных», но спорить не стал.
― Возможно и так. Я насчет семейства Навруцких… Или Шаховых, не знаю, что вам привычней.
Почудилось, что Виктор Петрович на мгновение окаменел. Это опять могла быть игра света и тени: главврач как раз оказался в полоске пробивающегося сквозь шторы густого закатного солнца, предоставив наконец хорошую возможность себя разглядеть.
Пожилой, но отнюдь не старый.
Сухой, но не высохший.
Гладко выбритый, но с довольно длинной, до середины шеи, и не слишком редкой седой шевелюрой.
Взгляд спокойный и чуть усталый.
Тяжелые, словно полуприкрытые веки вкупе с опущенными вниз уголками тонких нервных губ придавали ему вид умудренный и одновременно иронический.
― Ах вот оно что… ― пробормотал он после затянувшейся паузы.
И, словно спохватившись, переспросил:
― Всего семейства? Или кого-то в отдельности?
Тут настало время задуматься мне. Но сомнения
длились недолго: больше информации ― не меньше. Да и сам по себе вопрос в некотором смысле предопределял ответ.
― Всего. В смысле, каждого в отдельности.
То ли мне показалось, то ли по губам профессора промелькнула короткая кривая усмешка, которую вполне можно было истолковать в смысле «ишь чего захотел!».
Но когда он заговорил, голос его звучал ровно, а манера изложения стала подчеркнуто вежливой:
― Позволено ли мне будет со своей стороны осведомиться, чем вызван ваш интерес? Видите ли, Навруцкие… Шаховы… для меня в первую очередь…
Здесь он неожиданно замялся и умолк, и я решил поддержать его, сообщив:
― Я в курсе. Вы ― давний друг семьи. А меня не далее как вчера наняли для расследования убийства последнего ее главы. Я знаю, что вы лично не питали к покойному особо теплых чувств, но…
― Кто? ― прервал он меня тоном, в котором не осталось и следа от давешней профессиональной вежливости. ― Кто вас нанял?
― Людмила Игоревна.
― Какая еще Людмила Игоревна? ― сдвинул он брови, но тут же спохватился: ― Ах, господи, Люсик! Вас наняла Люсик? Но зачем?
Пожав плечами, я изложил ему мотивацию своего заказчика, стараясь держаться близко к тексту:
― Какой ни есть ― это ее отец, и она хочет найти убийцу ― кто бы он ни был.
При последних словах брови Ядова взлетели вверх:
― Она что же, выразилась именно так: «кто бы он ни был»?
― Насколько помнится, да, ― подтвердил я, только тут тоже сообразив, что формулировочка и впрямь вполне двусмысленная.
«Кто бы он ни был». Брат? Сестра? Или кто там у нас еще есть в поле зрения?
― Ну так я вас слушаю. ― Ядов откинулся назад в своем кресле с видом человека, у которого больше нет собственных вопросов.
Что касается меня, то их имелось навалом, вот только с чего начать, я не знал. Складывалось впечатление, что любые попытки разговоров вокруг да около с целью прощупать собеседника и в конце концов заставить его как бы самого говорить на интересующую меня тему перспективы не имели. Подобные штучки являлись профессией Виктора Петровича даже в большей степени, нежели моей.
Поэтому я спросил прямо в лоб:
― Как врач вы не считаете, что… э… Зиновий страдает, возможно, определенными психическими отклонениями?
Для начала вместо ответа Ядов одарил меня долгим насупленным взглядом, в котором я не увидел особого стремления к сотрудничеству ― по крайней мере в этом направлении. Наконец после ставшей почти неприличной паузы он неохотно процедил:
― Отлично у вас получается: явились как к другу семьи, спрашиваете как врача. А между прочим, именно в качестве врача я и не имею права распространяться на подобные темы…
― Так, значит, тема все-таки есть? ― подсек я крючок.
Ядов неодобрительно покачал головой.
― Не ловите меня на слове. Сказать «нет, не страдает» значит фактически уже согласиться обсуждать чужое здоровье. А дальше ― отказ обсуждать следующий объект или даже просто молчание будет означать «да, страдает» ― по принципу от противного. Если у вас и другие вопросы того же рода…
Он не договорил, положил руки на подлокотники и слегка приподнялся в кресле. На интеллигентском профессорском языке это должно было означать: пшел вон.
Но я, наоборот, продемонстрировал, что усаживаюсь на диване поудобней (что далось, сознаюсь, не без ущерба для филейной части моего организма), как бы готовясь к длительной беседе, и подтвердил:
― Многие ― того же. Видите ли, убийство Шахова носит отчетливый сексуальный характер, во всяком случае, по внешним признакам. Наши бравые правоохранительные органы пока записали его в один ряд с серией аналогичных ― слыхали про Белую Даму? Но Людмила Игоревна… Люсик настаивает на том, что имеет место инсценировка ― и долго это шило в мешке не пролежит: родственниками и вообще окружением убитого займутся в первую очередь. Если уже не занялись. Так что вопросов все равно не избежать: как врачу или как другу. Не хотите потренироваться, а?
― Ну-ну, узнаю бульдожью породу… Тоже небось из бывших… правоохранителей? ― едко пробормотал Виктор Петрович, но подлокотники отпустил. ― Хорошо, послушаем ваши вопросы. Чья еще психика вас смущает?
― Спросите лучше, чья в этой семейке не смущает, ― хмыкнул я, воодушевленный первой маленькой победой. ― Зиновий ― откровенный психопат, не скрывает, между прочим, своей ненависти к отцу. У его кузины Нинель явное отклонение в виде нимфомании в сочетании с пристрастием к маскарадному сексу и чертами мазохизма…
В этом месте мне показалось, что на погруженном в тень лице Ядова промелькнула странная гримаса — то ли удивления, то ли иронии. Но я решил пока не обращать внимания и продолжал:
