― Так-так, следы от инъекций совсем свежие… — пробормотал он себе под нос. Нащупал двумя пальцами вздувшуюся вену, одним точным скупым движением вогнал в нее иголку. И только когда на другом ее конце показалась капелька крови, слегка притормозил, чтобы спросить:
― Так что все-таки употребляли, не поделитесь?
― Скополамин или пентотал, ― заплетающимся языком поведал я. ― И сразу за этим амфетамин. Потом, попозже, абсентом… отлакировали.
― Однако, ― округлил глаза доктор Ядов. ― Пентотал с амфетамином ― понятно. Похоже на обычный разведдопрос. Но чтоб абсентом пытали ― такого я еще не слыхал…
― Абсентом ― уже сам, надо было как-то оттянуться, ― пояснил я, только сейчас словно впервые осознавая, что абсент ― тоже была не совсем моя идея. — Потом курил еще что-то, не помню… с грибами…
Не задавая больше вопросов, доктор вытащил три разных ампулы, ловко отщелкнул им горло, набрал полный шприц и начал медленно перегонять его содержимое в меня. Содрогающая все тело лихорадка стала утихать буквально «на игле».
― Что это? ― пробормотал я запоздало.
― Могу гарантировать: хуже не будет, ― грубовато ответил он.
Но потом, уже извлекая из меня иголку, смягчился и пояснил: ― Немного расслабляющего. Немного успокаивающего. Сейчас полежите четверть часика под моим контролем и, если все нормально, пойдете домой баиньки. А пока приложите к ранке салфетку и прижмите пальцем.
Некоторое время мы пребывали в молчании. Я прижимал пальцем салфетку, а доктор осуществлял за мной контроль. Но в конце концов первым не выдержал он:
― Так где это вас так, пентоталом-то с амфетамином?
Вместо ответа я приподнялся на диване и испытующе посмотрел ему прямо в лицо. Ничего не высмотрел и спросил:
― Вам это правда интересно? Или так, для поддержания разговора?
Ядов ответил мне таким же прямым взглядом:
― Правда. Но если не хотите рассказывать…
― Вот что, доктор, ― сказал я, решительно переводя тело в сидячее положение. Слишком решительно, потому что голова слегка закружилась, но я быстро восстановил равновесие. После успокаивающего и расслабляющего в мозгах действительно прояснело. И даже язык обрел прежнюю форму, перестал спотыкаться на каждом слове. ― Вот что, милейший Виктор Петрович. Я много чего могу вам порассказать, но сначала хотел бы кое-что уточнить. Не возражаете?
― Уточняйте, ― кивнул он. ― Как говорится, чем могу…
― Вы давеча рассказывали что-то про Фрейда, — начал я. ― Про психоанализ и про это самое подсознательное, куда уходят всякие подавляемые эмоции, детские страхи, психические травмы и все такое. И что эти самые травмы могут в будущем стать причиной психических отклонений, так?
― Так, ― кивнул он. ― Только не подсознательное, а бессознательное. Ну, или уж тогда подсознание. Но все равно, у вас, юноша, отменная память.
― Не жалуюсь, ― согласился я. ― А психоанализ — это такая штука, которая позволяет всю эту дрянь со дна выгрести, вытащить на свет божий, рассмотреть, разобрать и вылечить психическое отклонение.
― Ну, далеко не всякое отклонение. И не всегда удается, ― задумчиво заметил Ядов. ― Но в целом суть вы ухватили.
― Ухватил, ― удовлетворенно повторил я. ― И еще вы говорили, что за сто лет психоанализ развивался и видоизменялся. И что вы тоже внесли в это дело кое-какой вклад, да?
― Скромный, весьма скромный, ― покачал он головой. ― И в довольно узкой специфической области.
― Ну, насчет вклада не мне судить, ― согласился я. ― А что касается области, если я опять же правильно запомнил, вы говорили, что занимаетесь ролевыми играми. И не просто разговорами вытаскиваете все эти неприятные воспоминания, а устраиваете из них как бы театр. Разыгрываете пьесу на заданную тему ― ищете в старых драмах другие повороты или, там, финалы. Можно сказать, история в сослагательном наклонении. И все это с целью э… еще такому слову красивому вы меня тогда научили… Вот, с целью сублимации! Я ничего не наврал?
― Нет, ― медленно покачал он головой, ― не наврали. Правда, сублимация здесь не цель, а средство… Но в чем, собственно, ваш вопрос, позвольте спросить?
― А вот в чем. Недавно один мой знакомый, не будем пока называть имен, поведал, что дал денег на организацию частной клиники, специализирующейся на лечении половых извращений. Я так понимаю, это ведь тоже считается психическим отклонением, да?
Доктор кивнул.
― Ну вот, ― продолжал я. ― Еще он рассказывал, что лечат их там по совершенно новой методике, не имеющей в мире аналогов. Под названием то ли теа-тротерапия, то ли драмотерапия.
Теперь доктор Ядов слушал меня, больше не кивая, но и не отрывая от меня пристального взгляда.
― Так вот и вопрос, ― сказал я наконец. ― Вы, случайно, не имеете отношения к этой частной клинике?
Произнося все это, я тоже старался заглянуть ему в лицо. У профессора на скулах отчетливо заалели два ярких пятна, а кончик носа, наоборот, побелел и слегка заострился. Ответ уже был мне ясен без всяких слов. И Ядов не стал отмалчиваться.
― Имел, ― медленно произнес он и повторил: — Имел отношение. Но больше не имею.
― Давно? ― быстро спросил я.
― Что ― давно? ― По тону доктора трудно было определить: он действительно не понял, о чем его спрашивают, или сделал вид, что не понимает.
Но от старого опера ему было так легко не отделаться. Я повторил вопрос в максимально развернутой форме:
― Как давно вы перестали иметь отношение к этой частной клинике?
― Да какая разница? ― еще раз попытался он уйти от ответа.
― Большая, ― отрезал я. ― Но если не хотите отвечать, попробую угадать самостоятельно. Две недели назад?
Ядов молчал. Пауза неприлично затягивалась. И первым прервал ее снова он.
― Откуда вы это знаете?
― Интуиция ― мать информации, ― охотно объяснил я.
― Ну и какую еще информацию она вам родила? — без особого энтузиазма поинтересовался доктор.
― Две недели назад пропала девица по имени Марта Панич. А ее подружка Света Михеева натурально спятила и полезла в петлю.
― Это все? ― уточнил он. Как мне показалось, с заметным облегчением.
Но я собирался его маленько разочаровать.
― Нет, не все.
