― Давайте-ка я вас хотя бы до подъезда провожу, — поднимаясь вслед за мной, предложил Ядов. ― Тем более мне все равно прогуляться надо ― иначе не засну. Вы ведь, голубчик, мой моцион прервали. Выскочили, как черт, из своей помойки.
Часы показывали четверть седьмого, когда мы мимо пробудившейся наконец консьержки вышли на улицу. Она проводила нас совиным неодобрительным взглядом, как ранних пьяных.
Уже во дворе я решил, раз уж такой случай представился, попытать счастье еще с одним неразъясненным обстоятельством и как бы вскользь заметил:
― Ну, теперь понятно, почему Ангелинина сестра утопилась: наследственность тут ― не дай бог!
Профессор при этих словах резко затормозил, так что мне даже пришлось обернуться. Но ничего приятного для себя я на его лице не увидел.
― Не трогайте Симу! ― на этот раз зло произнес он, почти выкрикнул. ― Можете мне поверить, это совершенно другой случай!
Но тут и я слегка подзавелся: не люблю, когда мне вот так указывают, что делать, а что нет. Спросил с деланым удивлением:
― В каком смысле другой? Допустим, вы меня убедили, что Шахова убила не Ангелина. Но кто-то ведь убил! А судя по вашим же словам, это был тот еще фруктик, если от него у первой жены квазиличности стали образовываться! И Серафима утопилась, будучи, между прочим, за ним замужем. Вдруг у кого-то были основания ему отомстить? А вдруг и желания имелись?
Честно говоря, я не слишком рассчитывал на ответ: уж больно сердитый у Ядова был вид. Но ответ неожиданно последовал.
― Были, ― успокоившись так же скоро, как только что вспылил, произнес доктор. ― И основания были. И желания тоже. И даже могу совершенно определенно сказать, у кого.
Я только рот успел открыть, чтобы спросить, у кого именно, но Ядов меня опередил.
― У меня, ― сказал он.
И дальше мне тоже не удалось задать ни одного вопроса. Потому что он заговорил сам ― короткими сухими фразами, будто подкидывал в тлеющий костерок мелко наломанные сучья.
― Я сам все расскажу. Чтоб вы не смели больше в этом копаться. Я… любил Серафиму. А Серафима любила меня. Но я был женат, и жена моя была очень больным человеком. Знаете, что такое рассеянный склероз? Голова остается ясной. Но сначала отказывают ноги, потом руки, потом… все остальное. Длиться это может не просто годами ― десятилетиями. Оставить ее я не мог ― да Сима и не приняла бы такой жертвы. Они были очень разными ― Сима и Геля. Внешне похожи настолько, что даже близкие путали. А характер ― будто с разных планет прилетели. Стрекоза и муравей. У Ангелины к двадцати пяти годам уже было двое детей, неизвестно от кого. И когда появился Шахов, все вздохнули прямо-таки с облегчением. Он и девочек удочерил, и Геля при нем остепенилась. Дом, хозяйство, семья. А Сима была человек долга. И понимала мое положение. Но и страдала, конечно. Не могла не страдать. Ведь тоже хотела и дом, и семью.
Ядов замолк, яростно растирая ладонью лоб — словно пытался разогреть давно остывшие воспоминания. Я тоже молчал, уже твердо зная, что продолжение будет.
― В общем, когда это случилось… с Гелей, Нинель с Алисой практически оказались на Серафиме. Нет, зря не скажу, Шахов их не бросил. Но как мужику обходиться с двумя маленькими девчонками? А тут еще и другое… Кто теперь скажет? Сима с Гелей были просто одно лицо… И однажды что-то в ней надломилось. Устала… От всех этих тайных встреч, от неопределенности. Сказала ― все, и ушла. Мы тогда больше двух лет даже не разговаривали. Она вообще никогда слов своих не нарушала. И Шахов ― вот он, рядом… А когда жены моей не стало… Оказалось поздно уже: у Симы, кроме Нинель с Алисой, уже был Зиновий, потом Людочка. Она никогда не жаловалась, но я знаю, ей было плохо с этим поганцем — с ним никому хорошо не было. Но с другой стороны — семья, четверо детей… Она бы даже если захотела, не смогла. Не перешагнула бы. Предпочла вот так…
Мы дошли по двору до моего дома и теперь, не говоря ни слова, стояли друг против друга. Я молчал, давая профессору фору, прежде чем задать свой последний вопрос. А он наверняка знал, что я его задам, но тоже молчал, предоставляя инициативу мне. И первым не выдержал я:
― Значит, у вас был мотив? И желание тоже было?
― Вот именно ― было, ― кивнул он. ― Стыдно, но я, врач, в деталях продумывал, как буду этого мерзавца убивать. Тогда, как видите, ― удержался. Сейчас… Да прогорело все давно. А выводы делайте сами. Только, если можно, не трогайте Симу.
― Не буду, ― пообещал я.
И видя, что доктор вслед за мной направляется к дверям подъезда, остановил его:
― Спасибо, дальше доберусь без медицинской помощи.
В ответ он только хмыкнул неопределенно, повернулся и побрел по двору в ту сторону, откуда ночью вышел мне навстречу.
А я доплелся до квартиры, где прямо в прихожей принялся сдирать с себя испачканную одежду. Куртка показалась мне непривычно тяжеловата, поэтому, прежде чем кинуть в грязное, я ощупал ее и в левом внутреннем кармане наткнулся на что-то твердое. Ба! Да это ж «Извращения и отклонения» ― оч-чень своевременная книжка! Но истиную ее своевременность я осознал, лишь когда извлек наружу: поперек ледериновой обложки шел глубокий ровный разрез.
Вот, оказывается, что спасло мне жизнь в сражении при помойке. Что-то в этом есть: «Извращения и отклонения» защитили от ножа сумасшедшей маньячки.
Потом я долго стоял под душем, струями то горячей, то ледяной воды смывая с себя грязь, а с ней и все остальное мерзкое послевкусие минувшей ночи. Утро давно наступило, когда я завалился наконец в постель, предварительно отключив все телефоны.
Но сон как назло не шел. В таких случаях хорошо почитать что-нибудь убаюкивающее, лучше всего заумно-ученое ― тут очень кстати пришлась бы книжка-спасительница. Я даже не поленился подняться и сходить за ней в прихожую, где оставил ее на подзеркальнике. В конце концов, она заслужила, чтобы я сегодня заснул с ней в объятиях. Раскрыл на первой странице и начал с предисловия.
«Сексуальные девиации (фр. deviation от лат. deviare ― сбиваться с пути), ― читал я, ― это различные формы отклонений от общепринятых форм полового поведения, не относящиеся к болезненным состояниям. Этим девиации принципиально отличаются от половых извращений, каковые представляют собой болезненные нарушения направленности полового влечения или способов его удовлетворения».
Откинувшись на подушке и глядя в потолок, я попытался усвоить прочитанное. С пути, значит, мы сбиваемся, отклоняясь от общепринятых норм. Здесь, правда, вопрос: а что такое норма? В разные века и в разных странах она ох как различалась! Я где-то читал или слышал, что в деревнях у староверов до сих пор в койке любая позиция, кроме именуемой в народе «славянский бутерброд», чуть не смертным грехом считается. Это все девиации, то бишь отклонения. А что же у нас тогда извращения?
