Он открыл глаза и сел на кровати. Хрупкие височные кости хрустнули, словно сжатые тисками. Анвальдт огляделся и удостоверился, что комнату эту видит впервые. Рядом с ним лежала пьяная женщина в грязной засаленной комбинации. За столом спал мужчина в майке. Огромная лапа с вытатуированным якорем прижимала упавшую бутылку к мокрой клеенке. На окне догорала керосиновая лампа. Сквозь стекла в комнату вливался рассвет.
Анвальдт глянул на запястье, где обычно были часы. Их не оказалось. Ну да, вчера в приступе умиления он подарил часы какому-то нищему. Сейчас им владела одна-единственная мысль: убраться отсюда. Но это было нелегко, поскольку он нигде не видел своей одежды. И хотя ему случалось совершать экстравагантные поступки, на улицу в одних кальсонах он ни разу не выходил. Он с облегчением убедился, что догадался по старой приютской привычке связать ботинки шнурками и повесить на шею.
Он встал с кровати и чуть не упал. Ноги разъехались на мокром полу, он взмахнул руками, но все-таки нашел для них опору — для левой то была пустая железная детская кроватка, а для правой табурет, на который кто-то высыпал содержимое пепельницы.
В голове по-прежнему грохотали молоты, легкие работали в ускоренном темпе, из горла вырывались хрипы. Анвальдт с минуту сражался с собой — ему хотелось вновь лечь рядом с пьяной нимфой, однако когда он посмотрел на нее и ощутил смрад гнилых зубов и воспаленных десен, то решительно отбросил эту мысль. В углу он увидел свой мятый костюм. С максимальной быстротой, на какую он был способен в нынешних обстоятельствах, Анвальдт оделся на темной лестничной площадке и поплелся на улицу; ему запомнилось ее название — Везерштрассе. Как он оказался тут, для него оставалось загадкой. Он свистнул проезжавшей мимо пролетке. Криминальассистент Герберт Анвальдт пятый день находился в запое. С небольшими перерывами он пил уже полгода.
Берлин, четверг 5 июля 1934 года, восемь утра
Комиссар берлинской полиции Генрих фон Грапперсдорф чуть не лопался от бешенства. Он стучал кулаком по столу, орал во все горло. Анвальдту казалось, что белоснежный, туго накрахмаленный воротничок рубашки шефа вот-вот треснет, разорванный напрягшейся бычьей шеей. По правде сказать, он был не сильно напуган громоподобным рыком комиссара. Во-первых, потому что все внешнее проникало в его мозг приглушенное толстым фильтром похмелья, во-вторых, он знал, что «старый штеттинский вол» еще не впал в ярость по-настоящему.
— Посмотри на себя, Анвальдт!
Фон Грапперсдорф схватил ассистента под мышки и поставил его перед зеркалом в резной раме. Этот жест доставил Анвальдту большое удовольствие, словно то была грубоватая мужская ласка. В зеркале он увидел худое небритое лицо шатена, несущее на себе несомненные признаки пятидневного беспробудного пьянства: налитые кровью глаза, набрякшие веки, мешки под глазами, потрескавшиеся сухие губы, пряди волос, прилипшие к изрезанному глубокими морщинами лбу.
Фон Грапперсдорф отпустил Анвальдта и брезгливо вытер руки. Он вернулся за свой письменный стол и вновь принял позу громовержца.
— Вам тридцать лет, а выглядите вы на все сорок. Вы катитесь на дно, как последняя шлюха! И все из-за какой-то дряни с мордашкой записной невинности. Да скоро любой берлинский бандит купит вас за кружку пива! А я не желаю держать у себя продажных девок! — Комиссар набрал в грудь воздуха и взревел: — Я вышвыриваю вас, Шнапсвальд,
[11]
со службы к чертовой матери! Причина: пятидневное отсутствие без уважительных причин.
Комиссар сел и закурил сигару. Пуская клубы дыма, он не сводил глаз со своего некогда лучшего подчиненного. Фильтр похмелья перестал действовать. Анвальдт осознал, что вскоре он останется без жалованья и сможет только мечтать о спиртном. Эта мысль произвела на него сильнейшее действие. Он умоляюще взглянул на шефа, который вдруг погрузился в чтение какого-то вчерашнего рапорта. После минутного молчания комиссар сурово произнес:
— Я увольняю вас из берлинской полиции. С завтрашнего дня вы начинаете службу в полицайпрезидиуме Бреслау. Одна чрезвычайно важная в этом городе персона намерена поручить вам достаточно трудную миссию. Ну так как? Принимаете вы мое предложение или отправляетесь просить подаяние на Курфюрстендамм? Если вас допустят к кормушке тамошние ребята…
Анвальдт старался не расплакаться. Он думал не о предложении комиссара, а о том, чтобы сдержать слезы. И на этот раз ярость фон Грапперсдорфа была неподдельной:
— Послушай ты, пеннер,
[12]
так ты едешь в Бреслау или нет?!
Анвальдт кивнул. Комиссар тут же успокоился.
— Встречаемся в восемь вечера на вокзале Фридрихштрассе, третий перрон. Там я сообщу тебе некоторые важные детали. А сейчас вот тебе пятьдесят марок на то, чтобы привести себя в порядок. Отдашь, когда устроишься в Бреслау.
Берлин, того же 5 июля 1934 года, восемь вечера
Анвальдт был пунктуален. Он пришел чистый, выбритый и — самое главное — абсолютно трезвый. Одет он был в новый легкий светло-бежевый костюм с соответствующим галстуком. В руке держал потертый портфель и зонтик. Шляпа, надетая чуть набекрень, делала его похожим на американского актера, фамилии которого фон Грапперсдорф не мог вспомнить.
— Ну что ж, выглядите вы должным образом. — Комиссар подошел к своему бывшему подчиненному и потянул носом воздух: — Ну-ка дохните!
Анвальдт дохнул.
— Даже ни глотка пива? — не мог поверить фон Грапперсдорф.
— Нет.
Комиссар взял его под руку, и они стали прогуливаться по перрону. Паровоз выпускал клубы пара.
— Выслушайте меня внимательно. Я не знаю, чем вам предстоит заниматься в Бреслау, но задание это исключительно трудное и опасное. Вознаграждение, которое вы получите, позволит вам не работать до конца жизни. Вот тогда вы сможете напиваться до свинского состояния, но в Бреслау ни капли… Надеюсь, вы меня понимаете? — Фон Грапперсдорф искренне рассмеялся. — Должен признаться, я отговаривал Мюльхауза, моего старого друга из Бреслау, брать вас. Но он уперся. Не знаю почему. Возможно, он слышал, что когда-то вы были неплохим… Но вернемся к тому, что вам предстоит. В вашем распоряжении целое купе. Проведите время приятно. А это прощальный подарок от сослуживцев. Он поможет вам справиться с похмельем.
Комиссар поманил кого-то пальцем. К ним подошла стройная брюнетка в кокетливой шляпке. Она подала Анвальдту лист бумаги: «Я — подарок от ваших коллег. Будь здоров и когда-нибудь еще загляни в Берлин».
Анвальдт огляделся: из-за киоска с мороженым и лимонадом выглядывали смеющиеся коллеги, они строили ему рожи и делали непристойные жесты. Он был немного смущен. А вот брюнетка ни капельки.
Бреслау, пятница 6 июля 1934 года, половина шестого вечера
