Никому слава эта так и не досталась, меж тем как один человек от нее сознательно отказался. То был бреславльский полицейский, криминалькомиссар Эберхард Мок, в сферу обязанностей которого в середине двадцатых годов входил надзор за состоянием нравов в квартале Борек. Произошло это вскоре после невероятного его продвижения по службе. Все газеты писали о блистательной карьере сорокаоднолетнего полицейского, который неожиданно вошел в число самых значительных людей в городе, став заместителем главы криминального отдела бреславльской полиции Мюльхауза. 18 мая 1925 года в ходе рутинной проверки публичного дома на Каштаниен-аллее Мок, дрожа от волнения, взял с улицы постового и с ним вместе ворвался в комнату, где дуэт Вирт&Цупитца сливался в экстазе с дамским трио. Дабы бандиты при аресте не сопротивлялись, Мок подстрелил их, прежде чем они успели вылезти из-под девиц. Затем Мок вместе с постовым связали их и в нанятой повозке вывезли на Карловице. Там на противопаводковых валах Мок изложил связанным и истекающим кровью бандитам свои условия: он их не отдаст под суд, если они осядут в Бреслау и будут беспрекословно ему подчиняться. Предложение это они приняли без всяких возражений. Никаких возражений не было и у постового по имени Курт Смолор. Он буквально на лету схватил резонность аргументов комиссара, тем паче что они непосредственно касались его карьеры. Оба бандита оказались в некоем дружественном борделе, где, прикованные наручниками к кроватям, были подвергнуты заботливому лечению. Через неделю Мок уточнил свои условия: потребовал крупную сумму в тысячу долларов для себя и пятьсот для Смолора. В германскую валюту, страдавшую от смертельной болезни, именуемой инфляцией, он утратил веру. Взамен он предложил Вирту закрыть глаза на выбивание дани из контрабандистов, которые, сплавляя свои левые товары в Штеттин, останавливались в бреславльском речном порту. К безоговорочному согласию с этим предложением криминалькоммисар склонил Вирта аргументом сентиментального свойства. Он решил разделить неразлучных друзей, объявив Вирту, что, ежели тот не принесет в срок денег, Цупитца будет передан в руки правосудия. Другим весомым аргументом стала перспектива спокойной оседлой жизни вместо той бродячей, какую они вели все предшествовавшие годы. Спустя две недели Мок и Смолор стали состоятельными людьми, меж тем как спасенные от виселицы Вирт и Цупитца ступили на неведомую землю, которую вскоре принялись возделывать привычными методами.
В тот вечер в кабаке Густава Тьела на Банхофштрассе клиенты пили теплую водку. Невысокий человечек с изрезанным шрамами лицом и его спутник, квадратный молчаливый Голем, являли собой довольно необычную пару. Некоторые из находившихся там украдкой посмеивались над ними, а один из завсегдатаев отнюдь не собирался сдерживаться и в открытую демонстрировал, до чего эта пара комична. Толстяк с розовым лицом в морщинах чуть ли не ежеминутно взрывался хохотом и тыкал в их сторону жирным пальцем. Поскольку они никак не реагировали на его насмешки, он решил, что они трусят. А ему ничто не доставляло такой радости, как измываться над трусливыми. Он встал и, твердо ступая по влажным половицам, двинулся к своим жертвам. Подойдя к их столу, он хрипло засмеялся:
— Ну что, козявка… Хочешь выпить с добрым дядюшкой Конрадом?
Вирт даже не взглянул на него. Он спокойно рисовал пальцем на мокрой клеенке какие-то сложные узоры. Цупитца задумчиво созерцал соленые огурцы, плавающие в мутном рассоле. Но Вирту все-таки пришлось обратить взгляд на Конрада. Правда, не по собственной воле: толстяк стиснул пятерней его физию и поднес ко рту бутылку водки.
— Пошел в задницу, ты, жирная свинья! — Вирт с трудом подавлял копенгагенские воспоминания.
Толстяк растерянно заморгал и схватил Вирта за лацканы пиджака. Он не заметил, что гигант встал с места. Толстый Конрад нанес Вирту удар головой, однако он не достиг цели, так как между головой и лицом жертвы оказалась ладонь Цупитцы, в которую и уткнулся атакующий лоб. Той же самой рукой Цупитца схватил толстяка за нос и швырнул на стойку. Вирт тоже не бездействовал. Он забежал за стойку, схватил противника за шиворот и прижал его лицом к мокрому от пива цинковому покрытию. Этим воспользовался Цупитца. Он развел руки и резко их свел. Голова Толстого Конрада оказалась между его кулаками, от двустороннего удара с висков толстяка потекла кровь, в глазах стало темно. Цупитца подхватил безжизненное тело под мышки, Вирт прокладывал ему дорогу. Правда, их и не пытались задержать. Присутствующие онемели от страха. Никто уже не смеялся над необычной парой. Все понимали: не всякому дано справиться с Конрадом Шмидтом.
Бреслау, того же 15 июля 1934 года, девять вечера
В камере Второй следственной тюрьмы при полицайпрезидиуме установили необычное для этого места оборудование — зубоврачебное кресло, снабженное на подлокотниках и опоре для ног кожаными ремнями с латунными пряжками. В этот миг ремни плотно охватывали жирные конечности сидящего в кресле человека, который был так напуган, что чуть не проглотил кляп.
— А известно ли вам, господа, что каждый садист больше всего боится другого садиста? — Мок спокойно попыхивал сигаретой. — Посмотри, Шмидт, на этих людей. — Он указал на Вирта и Цупитцу. — Перед тобой самые жестокие садисты в Европе. А знаешь, что они больше всего любят? Если ты будешь правдиво отвечать на мои вопросы, ты этого не узнаешь.
Мок дал знак Смолору вытащить изо рта у Конрада кляп. Тот тяжело дышал. Анвальдт задал ему первый вопрос:
— Что ты сделал во время допроса с Фридлендером, чтобы заставить его признаться в убийстве Мариетты фон дер Мальтен?
— Ничего, просто он нас испугался, вот и все. И сказал, что убил ее.
Анвальдт дал знак дуэту. Вирт оттянул вниз нижнюю челюсть Конрада, Цупитца вложил ему в рот железный прут, зажал маленькими плоскогубцами верхний резец и сломал его. Шмидт кричал почти полминуты. Как только он умолк, Цупитца вынул изо рта прут. Анвальдт повторил вопрос.
— Мы привязали дочку этого еврея к козетке. Вальтер сказал ему, что мы все изнасилуем ее, если он не признается в убийстве той девки в поезде.
— Какой Вальтер?
— Пёнтек.
— И тогда он признался?
— Да. Но какого хрена он спрашивает про это? — обратился Конрад к Моку. — Ведь это же для вас…
Мок не дал ему договорить:
— Но ты ведь все равно отодрал эту еврейку? Отвечай, отвечай, Шмидт.
— Само собой. — Глазки Конрада спрятались в складках кожи.
— А теперь скажи, кто тот турок, с которым ты пытал Анвальдта?
— Этого я не знаю. Просто шеф велел мне вместе с ним… ну… этого… — Шмидт указал взглядом на ассистента.
Мок дал знак Цупитце. Прут опять оказался во рту Конрада, а Цупитца наложил плоскогубцы, и остатки обломанного зуба захрустели в десне. Последовал еще один знак, и Цупитца сломал второй верхний резец. Конрад захлебывался кровью, выл, всхлипывал. Через минуту у него изо рта убрали прут. Однако Шмидт не мог ничего сказать, так как в результате этих операций ему вывихнули нижнюю челюсть. Смолор больше минуты вправлял ее.
