— Ахмет, пригляди за лавкой! У меня клиент!
Кабинет гадалки был крайне скромно обставлен: два кресла
черного дерева, такой же стол. На этом столе стояли две черные свечи в
серебряных подсвечниках, небольшое зеркало в чеканной раме и такой же
хрустальный шар, как на витрине.
— Джентльмен хочет вернуть любовь? — осведомилась
гадалка, усевшись в одно из кресел и указав клиенту на второе. — Или
джентльмена интересует будущее?
— Будущее лучше не знать, — усмехнулся Павел. —
Иначе не захочешь жить. В любовь я больше не верю… уже восемь лет не верю.
Джентльмен хочет найти потерю…
— Вы перенесли большое горе, — сочувственно произнесла
мадам Айша, приглядываясь к нему. — Но вы сильный человек, и вы справитесь…
а что вы потеряли? Вещь? Или, может быть, домашнего любимца?
— Не совсем. — Павел внимательно следил за лицом
гадалки. — Я потерял друга.
— Друга? — Женщина явно насторожилась. — Но это не
совсем то, чем я обычно занимаюсь… хотя, конечно, можно попробовать. У вас есть
какая-нибудь его вещь?
— Нет, к сожалению. Но я могу его описать. Он рыжий,
небольшого роста, но очень крепкий и широкоплечий. У него широкое лицо, а на
левой щеке — шрам…
— Вот как? — задумчиво проговорила мадам Айша и
взглянула на что-то за спиной Павла.
На что-то или на кого-то.
Павел попытался встать, повернуться, но не успел.
На его голову обрушился удар, и он погрузился в темноту.
Он снова бежал по лестнице, перескакивая через ступени,
бежал, зная, что снова опоздает. Он влетел на четвертый этаж, рванул дверь
квартиры и оказался в залитом кровью коридоре. Кровь была на всем — на стенах,
на полу, на дверной ручке.
Это была дверь ванной комнаты.
Павел потянулся к ней и вдруг боковым зрением заметил
движение у себя за спиной…
И пришел в себя.
Он лежал на холодном бетонном полу. Прямо перед глазами у
него стояли светло-коричневые ботинки на толстой рубчатой подошве. Выше имелись
две ноги в черных узких джинсах.
— Очнулся, кажется! — проговорил наверху хриплый голос
с кавказским акцентом. — Но для верности плесни еще!
На Павла обрушился поток ледяной воды. Он дернулся и
попытался подняться, но тут же коричневый ботинок пнул его в живот.
Руки были связаны за спиной, голова мучительно болела.
— Теперь точно очнулся! — повторил хриплый голос и
добавил что-то на незнакомом гортанном языке. В ответ откуда-то сзади раздался
смех.
Павел напрягся и перекатился на спину.
Над ним стоял высокий черноволосый мужчина, до самых глаз
заросший густой курчавой бородой. Чуть в стороне стоял еще один — помоложе и
без бороды. Павел мысленно сосчитал до десяти, сгруппировался, подтянул ноги и
резко ударил ими бородача в живот.
Точнее, он только хотел его ударить, потому что в том месте,
где тот стоял секунду назад, уже никого не было.
Бородач зашел сзади и снова что-то сказал по-чеченски.
Второй человек осторожно приблизился к Павлу, нагнулся над
ним, стараясь не попасть под удар, схватил его за воротник и рывком поднял на
ноги. Судя по тому, как легко он это сделал, силища у него была неимоверная.
Павел попытался воспользоваться случаем и боднуть противника
головой, но тот увернулся, развернул Павла и швырнул в металлическое кресло,
привинченное к полу. В ту же секунду руки Павла прикрутили к подлокотникам.
Бородач что-то одобрительно произнес по-чеченски, подошел к
Павлу спереди, уставился на него мрачным взглядом и проговорил:
— Ну и куда тебя девать? В мешок и в реку? Или в бетон
закатать?
На такие явно провокационные заявления Павел предпочел не
отвечать. Тогда бородач нагнулся и резко, сильно ударил Павла волосатым кулаком
под ребра.
Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Павел сжал зубы,
резко, с шипением выдохнул, превозмогая боль.
— На кого ты работаешь? — спросил чеченец с терпеливой,
просительной интонацией. — Слушай, ты лучше скажи, на кого работаешь, а то
плохо будет! Понимаешь, очень плохо!
— На фирму «Задруж», — с трудом проговорил
Павел. — Штаб-квартира в Сплите…
— Ты меня лучше не серди! — окрысился бородач. — Я
этого не люблю! Ты пойми, дурак-человек, все равно ведь все расскажешь, только
мучиться дольше будешь!
— Кто вы такие? — спросил Павел, немного
отдышавшись. — Чего вы от меня хотите? Вы меня, наверное, с кем-то
перепутали!
— Ну да, конечно! — Бородач выпрямился и снова что-то
сказал по-своему напарнику.
Тот разразился длинной раздраженной тирадой.
— Вот и я так считаю, — согласился бородач и повернулся
к Павлу: — Ты к девке из бара ходил? Ходил. Про Усмана спрашивал? Спрашивал. К
Айше пришел? Пришел. Так что ни с кем мы тебя, дурак-человек, не перепутали.
Это ты дорогу перепутал, пошел туда, куда не следовало. Зачем про Усмана
спрашивал? Хочешь на него дело это повесить? Хочешь на всех нас дело это
повесить? Никак не получится, дурак-человек! Мы этого человека не убивали!
Чеченец выпрямился, потер одну руку о другую и яростно
сверкнул глазами:
— Нам его убивать зачем? Он нам как брат! Он — правоверный,
мусульманин, нашего Ахмата друг! А его хотят на нас повесить, чтобы поссорить с
англичанами…
Внезапно, с резким хриплым выдохом, он снова впечатал кулак
в живот Павла. Ощущение у Павла было такое, будто ему выстрелили в живот из
базуки. Комната поплыла перед глазами, воздух стал жестким и колючим, как битое
стекло. Павел задержал дыхание, затем медленно, экономя силы, втянул сырой
холодный воздух. Ноздри жадно расширились, в голове немного прояснилось.
— На кого ты работаешь? — вполголоса, доверительно и
почти дружески спросил чеченец.
— На фирму «Задруж», — едва слышно выдохнул
Павел. — Маломерные суда, катера и яхты… хочешь яхту с большой скидкой?
Могу посодействовать… хорошую океанскую яхту, с большой каютой и всеми
удобствами…
— Издеваешься, да? — На лице чеченца появилось
выражение детской наивной обиды. — Это нехорошо. Я не люблю, когда надо
мной издеваются. В наших горах можно целое кладбище собрать из тех, кто на меня
косо посмотрел… нет, ты совсем дурак!
Он прищурил глаза, словно раздумывал, и наконец вздохнул как
бы с сожалением:
— По всему видать, что по-хорошему с тобой не получится… а
мучить тебя… я солдат, я не палач, мне это не по душе…
— Так что — неужели отпустишь меня? — с сомнением
поинтересовался Павел.
— Зачем отпустишь? — Чеченец поднял брови. — Ты же
мне ничего не сказал… нет, дурак-человек, я тебя Шамилю отдам… Шамиль — он
зверь, ему людей мучить — как песню петь. У него от чужой боли душа радуется.
Так что ему ты все расскажешь. Одно плохо — после него тебе уже жить нельзя
будет. Он с людьми такое делает — я сам иногда нервничаю, спать не могу, есть
не могу…
