«Что ты от меня хочешь? — раздраженно спросил
он. — Я отдаю тебе всю зарплату, извернись как-нибудь…»
Ниночка отвечала, что зарплата его ничего не стоит, на нее
ничего не купишь.
«Подтянем пояса, — сказал Андрей, собирая с пола свои
листочки, — это все временные трудности…»
Жена посмотрел на него таким взглядом, что любой другой
мужчина на месте Андрея обязательно бы забеспокоился. Таким взглядом смотрят
женщины, когда принимают в душе серьезное судьбоносное решение. Таким взглядом
смотрела английская королева Елизавета на своих придворных, когда собиралась
подписать приказ о казни Марии Стюарт, таким взглядом смотрела Екатерина
Вторая, когда повелела своим фаворитам братьям Орловым удушить собственного
законного мужа Петра Третьего, таким взглядом, наверное, смотрела Медея на
Ясона, когда решилась убить своих детей. Андрея же взгляд Ниночки совершенно не
насторожил, он просто его не заметил.
Прошло еще какое-то время. Обиженное детское выражение на
лице Ниночки все чаще превращалось в плохо скрытое раздражение. Она уже не
верила в большое будущее Андрея и тоже стала считать его занудой, недотепой и
законченным неудачником. Наконец однажды, вернувшись домой, как всегда, поздно
после серьезного эксперимента, Андрей не застал дома Ниночку, а через несколько
дней узнал, что она ушла от него к Стасу Лещинскому, никудышному физику,
который организовал первый кооператив в «Иркутске-18» и очень успешно шил
джинсы из польского материала.
Андрей болезненно переживал предательство Ниночки. Ушла
тайком, как тать в ночи, думал он. Откуда взялось у него в голове такое
старомодное выражение, он и сам не знал. Бросила его в трудную минуту. Когда
все было хорошо, он ее вполне устраивал, а как только возникли некоторые,
безусловно, временные трудности, она сбежала, даже не объяснив свой поступок.
Ей стыдно, думал Андрей, она раскаивается в своем поступке. Больше всего его
мучило то, что жена предпочла ему такую явную бездарность, как Лещинский.
Нельзя сказать, что у него полностью раскрылись глаза после
ухода жены, однако вместе с ней из жизни Андрея ушел некоторый комфорт, а
именно: скромный ужин каждый вечер и чистое белье раз в неделю.
Первый раз самостоятельно зайдя в продуктовый магазин, он
очень удивился, застав там пустые прилавки и огромные очереди. На все вопросы,
куда делись продукты, продавцы открыто хамили, очередь обидно смеялась, а одна
женщина прямо в глаза назвала его психом. Он научился готовить жуткий гречневый
концентрат, пахнущий машинным маслом, и серые толстые макароны с ядовитой
томатной подливкой. Теперь можно было не отвлекаться на пустые разговоры с
женой, и он полностью ушел в работу.
С каждым днем жить становилось все труднее. Оклада вместе с
надбавкой едва хватало на насущные нужды, но не это было самым мучительным.
Самое ужасное было то, что деньги на дорогостоящие научные эксперименты поступали
с постоянными перебоями, да и те, что поступали, разворовывало институтское
начальство. Андрей все больше мрачнел.
Многие вокруг него как-то устраивались, находили приработок
вроде польских джинсов или чего-то подобного, те, кто сумел влезть в доверие к
высокому начальству, жили и вовсе хорошо — делили какие-то гранты, суетились в
коридорах власти, где всегда можно было что-то перехватить. Андрей считал все
это унизительным, недостойным настоящего ученого и продолжал ходить на работу,
надеясь, что все как-то утрясется, вернется к прежнему состоянию.
* * *
В теории эволюции Дарвина есть одна чрезвычайно интересная
закономерность.
Разные виды животных в разной степени приспосабливаются к
существующим условиям окружающей среды: одним эти условия идеально подходят,
они устраиваются «с комфортом», успешно размножаясь и без зазрения совести
подавляя окружающих, другие едва выживают на грани вымирания. Но как только
условия меняются, именно те, кто был лучше всех приспособлен, вымирают в первую
очередь, а те виды, которые едва выживали, словно получают второе дыхание и
приспосабливаются к изменившимся обстоятельствам. Так когда-то динозавры
населяли всю Землю, плодясь и размножаясь, вытесняя всех прочих животных и на
суше, и в воде, и в воздухе, а первые млекопитающие прятались по норам, пугливо
выглядывая оттуда и стараясь не попадаться на пути процветающих хозяев планеты.
Однако стоило немного измениться климату, как процветающие динозавры вымерли в
очень короткий срок, а запуганные, маргинальные млекопитающие быстро
приспособились к резко новым условиям и завоевали освободившееся жизненное
пространство.
Точно так же в нашей стране во время перестройки люди вроде
Андрея, хорошо чувствовавшие себя в узкой нише своей относительно
благоустроенной жизни, первыми упали под ударами перемен. Те же, которые до
того с трудом выживали, перебивались от зарплаты до зарплаты, едва сводя концы
с концами, сразу осознали необходимость измениться, найти новое применение
своим силам. За прежнюю работу они не держались, потому что держаться им было,
собственно говоря, не за что, и раньше других бросились в бурное, полное
опасностей море свободного предпринимательства.
Андрей тосковал. По утрам он неохотно шел на работу, потому
что делать там было особенно нечего. По вечерам он так же неохотно возвращался
домой, потому что там его ждали пустая квартира, холодная постель и
незаполненный холодильник.
Иногда он встречал Ниночку.
Она посвежела, детская обида на ее лице сменилась выражением
искреннего самодовольства. У нее появились красивые наряды, каких не бывало в
лучшие времена их совместной жизни, даже хорошенькая песцовая шубка. Видимо,
Стас Лещинский не обманул ее ожиданий. Андрея она старалась не замечать.
Жизнь понемногу налаживалась.
Деньги на эксперименты стали приходить чаще. Правда, более
заметная их часть оседала в руках начальства и приближенных к нему ученых, но
этих приближенных становилось все больше. Только Андрей никак не мог найти свое
место в новой жизни. Сам он говорил, что не может идти на компромиссы и
поступаться принципами, хотя большинство окружающих считали его просто
«упертым». Когда возникал на горизонте какой-нибудь перспективный грант, его
обходили просто потому, что с ним всегда возникали проблемы — он не хотел
писать грамотные, выгодные начальству отчеты, не умел и не желал подстраиваться
под текущую конъюнктуру. Сам же Андрей привык считать себя обиженным и
обойденным окружающими его научными ничтожествами и бездарностями. А годы шли,
и он из молодого человека с бледным лицом и горящими глазами превратился в
мрачного, хмурого мужчину с преждевременными морщинами и потухшим взглядом.
Наконец его направили на серьезную научную конференцию.
Конференция проходила не в Париже, не в Милане, а всего лишь в Праге, так что
особенно много желающих поехать на нее не нашлось, и тема была вполне
подходящая, связанная с перспективами ядерной энергетики. Андрей порылся в
своих разработках и нашел готовый материал для доклада.
Прямого самолета в Прагу не было, Андрей летел на конференцию
с пересадкой в Москве, и эта пересадка произвела на него ошеломляющее
впечатление.
