— Да выслушайте меня! — На этот раз голос Полякова
прозвучал немного живее. — Сейчас мы все равно ничего не сможем сделать! Тайник
в часовом механизме, и он открывается только раз в сутки, в полночь, когда часы
начинают бить…
— Вот черт! — Голубая Фея покосилась на медленно
вращающиеся шестеренки. — Придется торчать здесь еще полчаса! Терпеть не
могу потерю темпа…
Павел, скорчившийся за металлическим бортиком, сменил
положение, устроился поудобнее, приготовившись к длительному ожиданию, но не
сводил взгляда с парочки, боясь пропустить что-нибудь важное.
Огромные часы ритмично тикали, отмеривая оставшиеся до
полуночи минуты.
И вдруг сквозь эти четкие механические звуки до Павла
донесся еще один звук. Ему показалось, что снизу по лестнице кто-то
поднимается. Павел застыл, прислушиваясь… нет, кажется, все тихо, если не
считать мерно работающего часового механизма.
Казалось, ничего не изменилось, еще минуту назад шестеренки
равномерно вращались, медленно двигая по кругу огромные стрелки, и вдруг
какой-то механизм пришел в движение, закрутились колеса, которые только что
были совершенно неподвижны, и внутренность башни наполнил оглушительный гром
курантов. Первый удар был таким неожиданным, что Павел едва не оглох. Он
приоткрыл рот, как делают артиллеристы, чтобы не оглохнуть от грохота орудийной
канонады, и привстал, выглянув из своего укрытия, внимательно следя за
Поляковым и Феей.
Огромные часы били раз за разом, и одновременно с этим боем
толстая металлическая пластина, находящаяся в верхней части часового механизма,
медленно отъезжала в сторону. За этой пластиной обнаружилась темная пустота,
похожая на большой несгораемый шкаф.
Поляков стремительно бросился вперед, сунул руку в эту
полость и вытащил из нее самый обычный термос.
Часы продолжали бить, но теперь металлический щит
возвращался на прежнее место, с каждым ударом понемногу закрывая тайник.
Бой прекратился, и от тайника не осталось и следа.
— Браво! — воскликнула Голубая Фея. — Прими мои
поздравления. Пожалуй, это самый оригинальный тайник, который я когда-нибудь
видела. Непонятно только, почему ты держишь бумаги в термосе. Документы
действительно очень «горячие», и ты боишься, как бы они не остыли?
Фея рассмеялась собственной шутке, которая показалась ей
удачной, но тут же посерьезнела:
— Так или иначе, отдавай их мне! — и она протянула
левую руку за термосом, в правой держа пистолет, направленный на Полякова.
— Насчет этого термоса… — проговорил Поляков, отступая
к самому краю площадки. — На вашем месте я бы не делал резких движений… и
уж, во всяком случае, не вздумал стрелять!
— Ты не в том положении, дорогой мой, чтобы диктовать
условия! — Фея шагнула вперед и перевела ствол немного выше, наведя его на
голову Полякова. — Лучше не зли меня! Мне уже надоели твои фокусы! Отдавай
бумаги, или я стреляю…
— Вы меня не поняли! — оборвал ее Поляков. —
Можете стрелять, но тогда вам не видать документов, как своих ушей! Думаете,
почему они в термосе? На самом деле бумаги свернуты и уложены между колбой и
стенками термоса, а сама колба наполнена концентрированной кислотой. Так что
если я случайно — заметьте, случайно — уроню термос… хрупкая колба разобьется,
кислота разольется и в доли секунды уничтожит весь компромат, ради которого вы
наломали столько дров…
— Ах ты, сволочь… — Фея выдохнула сквозь зубы, издав
настоящее змеиное шипение. — Думаешь, ты самый хитрый, да? Думаешь, все
предусмотрел?
— Все предусмотреть невозможно, — отозвался Поляков,
вытянув руку с термосом над пролетом башни. — Но кое-что я действительно
предусмотрел. Так что убить меня вам сейчас не удастся. Придется снова
договариваться. Причем на моих условиях.
Павел не сводил глаз с Феи и Полякова, но в то же время
прислушивался к доносящимся снизу звукам. Ему не показалось — действительно, по
винтовой лестнице кто-то поднимался, крадучись, стараясь не производить лишнего
шума. Голубая Фея и Поляков не могли слышать этих шагов, поскольку их заглушало
тиканье огромного часового механизма, кроме того, они были слишком увлечены
собственными разборками, но Павел находился гораздо ближе к лестнице, и он не
сомневался, что в башне находится еще кто-то и с каждым шагом этот кто-то
приближается к месту драматических событий.
— Чего ты хочешь? — прошипела наконец Фея, с ненавистью
глядя на Полякова.
— Как минимум — остаться в живых, — ответил тот. —
Признайтесь, вполне естественное желание! Кроме того, неплохо бы немного
заработать. Сколько вам обещали за эти документы — миллион? Два? Десять?
— Тебя это не касается! — Фея облизала губы и на
полшага приблизилась к Полякову. — Жизнь — это очень хорошая цена за
документы, и я, так и быть, готова с тобой договориться, но деньги… об этом не
может быть и речи!
— Но ведь я могу и уронить термос. — Поляков еще
немного отступил, остановившись на самом краю площадки. — И тогда вся ваша
работа пойдет насмарку…
— Ты играешь с огнем, дорогой! Уронишь термос — и тебе
конец! — Фея была похожа на смертельно ядовитую змею, приготовившуюся к
атаке. Павел подумал, что не хотел бы сейчас оказаться на месте Полякова.
И в эту секунду над краем винтовой лестницы показалась
человеческая фигура.
Павел видел этого нового игрока сбоку и немного сзади,
поэтому не мог разглядеть его лица, но в самой фигуре, в наклоне крупной
головы, развороте плеч ему показалось что-то смутно знакомое.
Поднявшись над краем лестницы, человек вскинул пистолет.
Голубая Фея, которая не сводила глаз с Полякова, точнее, с
термоса в его руках, мгновенно повернулась. Казалось, у нее на затылке была еще
одна, запасная пара глаз. Она направила на него свое оружие…
Но у того, кто поднялся по лестнице, была фора в долю
секунды, и это решило дело. Фея еще не закончила поворот, когда прогремел
выстрел, и высокая женщина переломилась пополам, выронила пистолет и сделала
шаг вперед, к самому краю площадки. Здесь она на мгновение задержалась и
слабеющим, изумленным голосом проговорила:
— Человек из паба…
Затем она покачнулась, не удержала равновесия и, словно
подстреленная птица, полетела вниз, в пролет башни. Через несколько бесконечных
секунд снизу донесся глухой удар.
— Молодец, — проговорил поднявшийся по лестнице
человек, направляясь к Полякову. — Отлично сыграл! Но эта баба — крепкий
орешек, и если бы я вовремя не подоспел, боюсь, она бы тебя порвала, как Тузик
грелку!
Павел по-прежнему видел его со спины, но этот голос казался
ему удивительно знакомым. Неужели… да нет, это просто невозможно!
Он чуть приподнялся над бортиком, пытаясь разглядеть
приближающегося к Полякову человека.
Поляков держался очень настороженно. Он по-прежнему стоял на
самом краю площадки, подняв термос над пустотой.
