Все эти звуки он, несомненно, и услышал бы, если бы не громкие голоса и бренчание фортепиано в гостиной, расположенной по соседству с кабинетом.
Рютгард резким движением распахнул дверь.
Странная картина предстала его взору. У рояля сидели два юных незнакомца и в четыре руки барабанили по клавишам. Именно здесь под пальцами его умершей несколько лет назад жены рождались прозрачные пейзажи «Вариаций Гольдберга» и выверенные фрагменты «Хорошо темперированного клавира». Вокруг рояля в паре с каким-то верзилой прыгала в диком танце девятнадцатилетняя дочь доктора, Кристель. И она, и ее партнер глупо ухмылялись и гримасничали, из чего следовало, что варварские аккорды доставляют им невыразимое наслаждение.
Рютгард потянул носом и ощутил запах пота, который ненавидел наравне со вшами (еще год назад на Восточном фронте просто изводившими его) и бледными спирохетами (разрушавшими тела его пациентов). Источник запаха, притом сильного, доктор обнаружил быстро: темные пятна под мышками у одного из пианистов. Заметив доктора, музыканты сразу встали и вежливо поклонились, танцор прекратил выделывать свои коленца, наклонил голову и щелкнул каблуками. По лицу Кристель, раскрасневшемуся от танца (хотя только слепец мог бы назвать этот набор телодвижений танцем), блуждала улыбка. Рютгард не был слеп, обоняния не потерял и отреагировал резко.
– Что за готтентотские пляски? – закричал он. – Что за рычание диких зверей? Прощайте, господа! Шевелитесь!
– Папа, извини, – испуганно залепетала Кристель. – Мы просто немного подурачились…
– Прошу тебя, помолчи, – задыхался доктор. – Отправляйся в свою комнату! А с вами я уже попрощался! Мне что, два раза повторять?
Мгновение – и молодые люди улетучились, чего никак нельзя было сказать о запахе. Рютгард распахнул окно, с облегчением вдохнул свежий воздух, наполненный ароматами позднего лета, уселся в кресло и посмотрел на Кристель. Дочь ничем не напоминала его жену, в ней не чувствовалось того тепла, мягкости и хрупкости, которые доктор так любил. Кристель выросла девушкой своенравной, спортивной, угловатой, сильной и независимой. «И уже, скорее всего, потеряла невинность», – с болью подумал отец, представляя себе дочку под каким-нибудь вонючим самцом.
– Кристель, – начал Рютгард самым кротким тоном, на какой только был способен, – наша гостиная – не цирковая арена. Как ты могла позволить этим вандалам надругаться над роялем, на котором играла твоя мать?
– А что бы ты, папа, сказал, – фыркнула Кристель, – если бы один из этих дикарей стал твоим зятем?
И, не дожидаясь ответа, удалилась в свою комнату.
Рютгард мрачно закурил сигару и попытался успокоиться, переводя взгляд с одного роскошного предмета обстановки на другой. Эту квартиру со всей мебелью он снимал уже год за тысячу марок в месяц – сумма немалая. Пять комнат и две ванные. Столетние книги. Картины восемнадцатого века. Турецкие и арабские ковры. И среди всего этого великолепия его половозрелая молочно-белая дочка с тупым быком, у которого способностей хватает только на то, чтобы влезть Кристель между ног…
Рютгард принялся расхаживать по квартире, не выпуская сигару изо рта. Надо было с кем-то поговорить, и доктор вспомнил, что кроме него самого, дочки и служанки в квартире находится еще кое-кто. Доктор постучал в дверь второй ванной и, услыхав громкое «Войдите!», воспользовался приглашением. В ванне на подстеленном большом полотенце лежал хорошо сложенный брюнет с сигаретой в зубах.
Это был ассистент уголовной полиции Эберхард Мок собственной персоной.
Бреслау, среда, 3 сентября 1919 года, три часа дня
Мок и Рютгард сидели за шахматной доской, лелея коварные дебютные планы. Мок взял пешку с «е4» и переставил на «еб».
– Тебе-то хорошо, Эби, – пробурчал Рютгард, двигая свою пешку с «b7» на «b5». – Взял и не пошел на работу после вчерашней пьянки… И ничего тебе за это не будет…
– На работе я был. Правда, рабочий день получился короче, чем обычно. Пять часов ни хрена не делал, только с психологом общался. – Мок помрачнел. – Лучше об этом не говорить. Это связано с делом, которое я сейчас веду. Скажи-ка мне, – оживился он вдруг, – осмотр выявил что-то серьезное? Я ничего не подцепил от этой девчонки?
– Сам по себе зуд при отсутствии иных симптомов ничего не означает, – улыбнулся доктор. – Скорее всего, тело просто жаждет чистоты.
– Если бы ты жил там, где живу я, – Мок сделал ход конем, – у тебя бы тоже не было возможности ежедневно приносить дары богине Гигиене.
[22]
– Хорошо сказано. – Рютгард наморщил лоб. – А как там у тебя с жертвоприношениями Гипносу?
[23]
– Сплю плохо. – У Мока пропало желание жонглировать мифологическими именами. – Кошмары снятся. Отсюда пьянка и разврат. Когда я пьян, мне ничего не снится. А когда я со шлюхой, то не ночую дома. Дрянь мне снится только дома. А отец не хочет переезжать. Ведь тут живут два его лучших друга – отставной почтальон и его собака.
– Извини, что вмешиваюсь не в свои дела, но почему бы тебе не попросить Франца, чтобы он хотя бы на время взял отца к себе?
– У отца тяжелый характер, а у Ирмгард, жены Франца, еще хуже… Ты ведь с ней знаком. Она тихо-благородно пьет кровь из моего брата. Франц прикладывается к бутылке, а мой десятилетний племянник Эрвин без конца болеет. Вот и все объяснение.
– Вот и объяснение… – Рютгард напал на коня пешкой. – Знаешь что, Эби? В связи с твоими кошмарами мне пришло в голову простое решение. Не ешь ничего на ужин и на какое-то время забудь про женщин. Я придерживаюсь вегетарианской диеты, вообще ничего не ем по вечерам и воздержан в сношениях с женщинами. Удивляешься? При моей профессии – дело несложное. Насмотрелся на вагины, съеденные сифилисом. А потом, еще посмотрим, каков ты. будешь жеребец, когда тебе стукнет сорок три… Если меня что и тревожит по ночам, так только смутные эротические образы. Да, вот еще что. У тебя пропадет зуд, и ты не будешь мокнуть в моей ванне. Знаешь, сколько я плачу дворнику, чтобы воду подогрел? – Рютгард улыбнулся. – А теперь скажи правду: сколько ты съел вчера вечером?
– Много. – Мок пошел пешкой, угрожая слону противника. – На самом деле много. Но на голодный желудок мне не заснуть.
– И не спи. Кошмары не будут сниться. – Медик глубоко задумался, глядя на доску. – Так или иначе, изменишь образ жизни – избавишься от кошмаров.
– Не верю я в это. Не может быть, чтобы кошмары у меня были от обжорства.
– Верить или не верить – дело твое. – Очередной ход Рютгард обдумывал долго. – Я тебе докажу, как полезна правильная диета. Хотя сперва ты должен сам убедиться, что причина твоих кошмаров – в перегруженном кишечнике. Слушайся меня, я плохого не посоветую. – Рютгард нанес решающий удар. – Сдаешься или продолжаешь сопротивление?
