Возница по имени Курт Смолор поджидал его на козлах легкой и быстрой двуколки у здания полицайпрезидиума.
За эти два ночных часа Мок, вынужденный держаться то за живот, то за руль велосипеда, так и не успел перечитать найденное в собственном доме письмо. Такая возможность представилась только сейчас, в покойном экипаже, управляемом опытной рукой Смолора, когда под колеса ложится омытая дождем ровная мостовая.
«Элеоноре Вошедт, Шенкендорфштрассе, 3. У этой свиньи на голове капюшон палача». Мок поднес листок поближе к глазам, он с трудом разбирал торопливые каракули. В придачу мешало капризное освещение – то полоса света от уличного фонаря, то мрак. «Я бы не смог его опознать. Пытками он принудил меня сделать заявление, что я – прелюбодей. Моя дорогая женушка, моя Элеонора, это неправда. Письмо, которое ты от него получишь, написано мною под давлением. Любовницы у меня нет и никогда не было. Люблю только тебя. Юлиус Вошедт».
Они приближались к Кирасирштрассе, настоящему бульвару с неизбежной аллеей посередине. По замыслу немецких архитекторов-милитаристов, офицеры на лошадях меж кленов и платанов прекрасно дополнили бы картину. Вот и сейчас какой-то гигант-всадник в мундире кирасира ехал по улице имени себя, с явным недовольством он посторонился, пропуская двуколку с полицейскими, и бросил на Мока неприязненный взгляд. Но Мок даже не заметил его. Все его внимание поглотила пьяная компания, вывалившаяся на улицу из распивочной, укрывшейся во дворе за красильней Келлинга. Несколько мужчин окружили двух дерущихся женщин, которые остервенело лупили друг друга сумочками. Мок велел Смолору остановиться. Дамы прервали потасовку и уставились на полицейских. Взгляд у красоток был ироничный и вызывающий. Из-под слоя пудры на лице одной из них пробивалась утренняя щетина.
Мок махнул рукой и распорядился ехать дальше.
Свернув направо на Шенкендорфштрассе, экипаж остановился. Смолор привязал вожжи к фонарю и позвонил в дверь. Мог бы и не звонить. В большом, освещенном электричеством доме и так никто не спал. А уж тем более не спала фрау Элеонора Вошедт. Накинув на плечи клетчатый плед, она в сопровождении двух слуг, готовых дать отпор кому угодно, встречала наверху поднимавшихся по лестнице полицейских.
Выражение глаз челяди сделало бы честь кобре. Фрау Вошедт трясло. В шерстяном пледе и без вставной челюсти она смахивала на уличную торговку, которая того и гляди начнет притопывать ногами, чтобы согреться. Кристально чистое сентябрьское утро выдалось холодным.
– Уголовная полиция. – Мок сунул свое удостоверение под нос госпоже Вошедт; лица у слуг смягчились. – Ассистент Мок и вахмистр Смолор.
– Я предчувствовала ваш приход, господа. Стою тут уже два дня и жду его. – Фрау Вошедт заплакала. Тихо и обильно. Ее полное мягкое' тело заколыхалось в такт рыданиям. Всхлипывая, Элеонора собирала ладонями слезы со щек и втирала в виски.
Моку вдруг пришла мысль настолько дурацкая и мерзкая, что он сам себе сделался противен. Просто навязчивая идея какая-то!
– Почему вы не заявили об исчезновении мужа, если он пропал позавчера? Куда он мог пойти? – Мерзкая мысль не давала Моку покоя.
– Он и раньше порой не возвращался. Выходил вечером на прогулку с нашей собачкой и ехал с ней на верфь. Там он всю ночь работал в конторе и приходил домой на следующий день к обеду. Позавчера он вышел погулять с собакой, – низкий голос упал до шепота, – около шести часов вечера. И к обеду не вернулся.
– Собака какой породы? – спросил Смолор.
– Боксер. Сучка. – Фрау Вошедт утерла последнюю слезу.
Мок представил себе сцену: маленькая девочка играет с двумя собаками-боксерами, а за перегородкой на железной койке двое покрытых экземой людей устраивают свои игрища – жирный загривок Вошедта о трех складках закрывает ложбинку между грудями Иоханны.
– Это почерк вашего мужа? – Мок показал Элеоноре записку, найденную в сливе. Теперь она была помещена между двумя листами плотной прозрачной кальки. – Прочтите, пожалуйста. Только прикасайтесь к документу через кальку.
Фрау Вошедт надела очки и принялась за чтение, медленно шевеля губами. Лицо ее прояснилось.
– Да, это его почерк, – тихо сказала она и вдруг радостно крикнула: – Я верила ему! Я верила ему и не обманулась! Значит, все, что он написал в том письме, – неправда…
– В каком письме? – насторожился Мок.
– Я сегодня получила. – Фрау Вошедт закружилась на месте. – Неправда, неправда…
– Успокойтесь, пожалуйста. – Мок схватил ее за руки и взглядом остановил камердинеров, уже готовых прийти хозяйке на помощь.
– Оно здесь, здесь. – Фрау Вошедт выхватила откуда-то из-под пледа письмо и, вырвавшись из объятий Мока, опять закружилась. Шея ее приоткрылась. Показалась чешуйчатая экзема.
– Вы в перчатках, Смолор. – Мок закурил первую за сегодняшний день сигарету. – Возьмите у госпожи Вошедт письмо и прочтите вслух.
– «Моя дорогая жена, – прочитал Смолор. – Я содержу любовницу. Она живет на Ройшерштрассе…»
– «Письмо, которое ты от него получишь, написано мною под давлением, – распевала фрау Вошедт. – Любовницы у меня нет и никогда не было. Люблю только тебя. Юлиус Вошедт».
– «Это легко проверить, – читал далее Смолор. – У нее такая же экзема, как у меня. Юлиус Вошедт».
– Когда вы получили это письмо? – спросил Мок.
– Около восьми. – Губы госпожи Вошедт искривились подковкой. (Наверное, про пытки читает.) – Я ждала Юлиуса на террасе и беспокоилась, что его так долго нет.
– Пришел почтальон и вручил вам письмо?
– Нет, к ограде подъехал на велосипеде какой-то оборванец, бросил письмо на дорожку и моментально скрылся.
– Герр Мок, – вмешался Смолор, не дав задать вопрос про «оборванца». – Тут есть еще кое-что…
Мок посмотрел на листок бумаги в клетку, провел языком по шершавому небу и ощутил сильную жажду. Организм перерабатывал остатки алкоголя, похмелье дурило голову.
– Вы говорить разучились, Смолор? – зашипел Мок. – За каким чертом вы мне опять суете письмо? Вы ведь его только что прочли!
– Не все. – Светлое веснушчатое лицо Смолора порозовело. – На обороте еще…
– Ну так читайте, чтоб вас!
– «Блаженны невидевшие и уверовавшие. Мок, сознайся, что совершил ошибку, признайся, что уверовал. Если не хочешь больше вырванных глаз, сознайся в ошибке». – Лицо Смолора приобрело пунцовый оттенок. – И приписка: «Южный парк».
– А что я говорила, что я говорила! – заголосила фрау Вошедт. – Я ведь вам сказала: он пошел с собакой в Южный парк.
– Долгая прогулочка, – буркнул Смолор, а Моку опять пришла в голову гадкая мысль.
Когда двуколка тронулась в сторону Кайзер-Вильгельмштрассе, Смолор наклонился к Моку:
– Я, наверное, глупость скажу, герр Мок, только я не удивлен, что директор завел другую женщину.
