– Послушай меня, Мок… – Рютгард снова ухватился за края бассейна, но на этот раз выставил наружу только бороду. – У тебя ничего на меня нет. Росдейчер покончил жизнь самоубийством. Убийца для тебя – он. А я – неприкасаемый. Мало того. Ты в моих руках. Направь-ка лучше свое опровержение в «Кенигсбергер альгемайне цайтунг» и «Бреслауэр цайтунг» и отпусти меня. В худшем случае тебя выгонят из полиции. Зато ты спасешь жизнь отцу и моей дочери. Чем перед тобой виновата юная девушка? Помнишь, какое впечатление ты на нее произвел, когда вы гуляли по парку? Можешь сношаться с ней сколько тебе вздумается…
Мок отодвинулся от бассейна и взялся за толстый резиновый шланг.
– Стой где стоишь, а то получишь струей воды по морде. Откуда я знаю, что ты их выпустишь? Может, ты захочешь мне отомстить и убьешь их…
– Ну, собственную-то дочь я не убью, несмотря на всю свою ненависть. – Рютгард с отвращением глядел на торчащего из дыры зеленого мертвеца. – Просто отпусти меня, Мок, и все будет хорошо. Потеряешь работу, невелика беда. Главное – опровержение, без него никак не обойтись. Я могу управлять тобой – как управлял, когда ты был под гипнозом. Даже если бы я у тебя на глазах поимел эту шлюху Кизевальтер, ты бы мне ничего не сделал. Ты у меня в руках. Наверное, я просто перепутал, сейчас сообщу тебе точный адрес…
Мок сделал Смолору знак. Тот, брезгливо сморщившись, потянул труп за волосы. Зеленое тело плюхнулось в воду. У покойника было черное, сожженное лицо. Волосяной покров в паху начинался от пупка. Мок направил струю из шланга прямо в лицо Рютгарду, и тот опять очутился в бассейне. В водовороте крутилось распухшее тело. Рютгард вопил во всю глотку. Над поверхностью воды виднелась только его голова.
– Где мой отец? – спросил Мок.
Рютгард опять уцепился за край бассейна и, слегка приподнявшись, пристроил подбородок на руки. Глаза у него были налиты кровью.
– У нас с тобой пат, Мок. Без воды человек погибает через четыре дня. Дай опровержение в прессу.
– Скажи мне еще вот что. – Мок, казалось, не слышал ультиматума. – Откуда брались мои кошмары, мои сны?
– Это были не сны. Это были эринии. Твари, существующие объективно. Духи, привидения, призраки, что тебе больше нравится.
За спиной Рютгарда в бурлящей воде колыхался толстый железнодорожник, несколько дней назад погибший от удара током.
– Почему же ты старался доказать, что духи существуют только субъективно?
– Чтобы укрепить твою веру, пришлось взять на себя роль адвоката дьявола… Ты должен был искренне признать свою ошибку… У тебя не должно было быть и тени сомнения в подлинности эктоплазмы!
– Почему ты выкалывал им глаза и вонзал спицы в легкие?
– Ты дурак или прикидываешься? – Зрачки у Рютгарда сужались и расширялись. – Напряги свои запойные мозги! «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя»!
[81]
Так говорит святой Матфей. А святой Иоанн, великий визионер, утверждает: «Блаженны невидевшие и уверовавшие».
– А спицы в легкие?
– Я забирал у них дух, забирал дух!
Моку вспомнились университетские лекции по сравнительному языкознанию, в ушах зазвучал голос профессора Россбаха. «Прав был Марк Теренций Варрон,
[82]
– говаривал профессор, – латинское animus (душа) родственно греческому anemos (ветер). Пока человек жив, он дышит, ergo из его уст исходит дуновение ветра, труп же не дышит. В живом человеке есть душа, у мертвеца души нет. Отсюда простое, можно сказать, основанное на здравом смысле отождествление души и дыхания. Такой же точно феномен проявляется и в славянских языках. В древнееврейском то же самое, mach означает и дух, и ветер, хотя – с сожалением вынужден констатировать – понятие «дыхание» обозначается у них совсем другим словом – nefesz. Как видите, господа, исследования в области этимологии – это один из путей, ведущих к духовной культуре, которая, следует добавить, присуща и индогерманцам, и семитам».
Профессор Россбах замолчал. Раздалось брюзжание отца: «Ромашка с теплым молоком».
– Где мой отец?!
Мок метнул взгляд на Смолора, и тот сбросил в бассейн тощего мужчину с кровоподтеками по всему телу. Два трупа заплясали в бурлящей воде, воняющей формалином. Мок замахнулся шлангом, словно бичом. Шлепок – и доктор опять в бассейне.
Еще каких-то полметра – и вода перельется через край…
– Помнишь, Мок? – Рютгард старался перекричать шум воды. – Тебе всегда снились мертвецы, трупы людей, погибших из-за тебя. Это были твои эринии. А теперь тебе спать нельзя, иначе к тебе прилетят эринии твоего отца и моей дочери. Пока ты не спишь, они будут жить. Берегись сна, Мок, добровольно выбери бессонницу…
Рютгард опять приподнялся на руках и заорал:
– Блаженны кроткие! Не скажу я тебе, где твой отец! Я умираю, но в Бреслау остались мои братья. Опубликуешь опровержение – и они освободят узников. Только помни: тебе нельзя спать. Твой сон – их смерть. Смотри, чему я научился на сеансе…
Рютгард зажал зубами язык и отпустил руки. Ноги, руки и туловище погрузились в бьющую ключом воду, подбородок ударился о край бассейна. Откушенный язык запрыгал у ног Мока, словно живой зверек. Рютгард стал захлебываться.
На следующее утро доктор Лазариус констатировал, что однозначно определить причину смерти невозможно. Рютгард мог захлебнуться собственной кровью. А мог и водой с формалином.
Бреслау, среда, 2 октября 1919 года, десять утра
Кафе Хайманна уже открылось. Среди постоянных клиентов, основную массу которых составляли клерки «Немецкого акционерного общества по торговле морской рыбой» (пока нет большого наплыва посетителей, право же, не грех выпить кофе и съесть штрудель со взбитыми сливками), затесалось двое незнакомцев. Один из них курил сигарету за сигаретой, второй сжимал зубами костяную трубку, выпуская струйки дыма откуда-то из глубин своей бороды. Перед ними стояли кофейные чашки. Брюнет вынул из внутреннего кармана пиджака сложенные листки и протянул бородачу. Тот углубился в чтение, из трубки грибочками вился дым. Его собеседник сунул себе под нос крошечную ампулу. Над столом разнесся резкий запах мочи. Кое-кто из клиентов с отвращением сморщился.
Лицо у бородача покраснело от волнения. Гипертоник, не иначе.
– Теперь я знаю, Мок, откуда взялось это дурацкое заявление для прессы. Я много еще чего знаю, – Мюльхаус похлопал Мока по щекам, – ой много… Тебе уже не нужно публиковать все это…
Мюльхаус вынул из папки и подал Моку два листка бумаги. «Протокол вскрытия трупа», – значилось на каждом. Каллиграфически выписанные Лазариусом буквы запрыгали у Эберхарда перед глазами. «Мужчина, возраст – около семидесяти пяти лет, рост – метр шестьдесят, вес – шестьдесят два килограмма. Перелом нижней конечности в двух местах. Женщина, возраст – около двадцати лет, рост – метр пятьдесят девять, вес – пятьдесят восемь килограммов. Обнаружены в подвале дома на Паулиненштрассе, 18. Смерть от обезвоживания».
