– Тогда – по коням! Дорога путь подскажет…
Старый граф уже давно обеспечил племянника личным выездом, и друзья привычно уселись в коляску с открытым верхом, запряженную парой вороных. Они прокатились по набережной, выехали на Мойку и в конце концов оказались на Невском. Светило ласковое солнышко, и на проспекте было довольно оживленно: праздно гуляющая публика, лошади, кареты, экипажи… Вдали отблескивал золотом прямой, как стрела, шпиль Адмиралтейства. Павлу показалось, что даже с такого расстояния он видит крохотный кораблик на самом острие.
– А жизнь бурлит! – возбужденно воскликнул Хомутов. И приказал кучеру: – Гони в «Ампир»!
В почти пустом зале одного из лучших ресторанов города их встретили с почетом и уважением: солидного вида метрдотель, отбросив обычную важность, выбежал навстречу с приветливой улыбкой и любезно проводил завсегдатаев к их любимому столику у окна. Тут же подбежал официант и почтительно склонился в ожидании заказа.
До переселения в Петербург Бояров практически не употреблял спиртного – маменька не разрешала. Но теперь он нередко позволял себе пропустить бокал-другой шампанского, распить бутылочку «Бордо» или «Шабли». Вино быстро поднимало настроение и снимало скованность, которая в первые дни охватывала провинциала среди накрахмаленных скатертей, позолоченных приборов и будто подсвеченной изнутри тонкой фарфоровой посуды. Особенно пугало его толстенное меню с непонятными названиями, в котором, впрочем, Хомутов ориентировался, как в своем кармане.
Постепенно Павел «обтерся», выучился нехитрым правилам ресторанного этикета, а от былой стеснительности не осталось и следа. Но сегодня он испытывал особое состояние: душевный подъем, дерзкий кураж, превосходство над окружающими. Он свысока поглядывал на трех купцов с лопатообразными бородами, шумно гуляющих у противоположной стены, на молодых офицеров с дамами не очень строгого поведения, кутивших в центре высокого, украшенного картинами, статуями и лепниной зала.
– Принеси-ка нам, любезный, для начала паровую стерлядочку, грибочки, соленья бочковые да маленький графинчик водочки, – обратился Павел к официанту, не спрашивая мнения Хомутова. Тот несколько удивился нарушению обычного порядка: всегда он делал заказ, да и водку они никогда не пили. Но виду не подал – кто платит, тот и заказывает музыку…
Как раз заиграла скрипка: пожилой еврей подходил к столикам и, чувственно полузакрыв глаза и едва прикасаясь смычком к струнам, извлекал из своего инструмента нежную, трогающую до самого сердца, мелодию. Бояров щедро насыпал монет в карман его жилета, дергаясь, как на пружинках, осмотрелся.
Купцам принесли жареного поросенка и очередной большой графин водки. Офицеры веселились вовсю: один стал на колено и затеялся пить вино из туфельки своей спутницы, но та повизгивала и убирала ногу.
Павел чувствовал себя легко, весело и задиристо. Его распирала энергия, хотелось приключений, новых впечатлений и острых ощущений.
– Не обижайся, дружище, но ты лишен фантазии, – заявил он Хомутову когда они выпили по второй рюмке. – Уже которую неделю ты водишь меня из ресторана в театр и обратно. А что, в столице больше негде развлечься? Ты же хвастался, что знаешь все злачные места. Почему бы нам не поехать в публичный дом?
– Гм, однако! – удивился Хомутов, закусывая соленым помидором и за обе щеки уплетая стерлядь. – Ты меня сегодня удивляешь, Паша: веселый, раскованный, даже слишком… На приключения потянуло? Изволь. В карты играешь?
– Нет. Маменька категорически запрещала.
– Это речи не мужа, но младенца! – с набитым ртом хохотнул Хомутов. – А публичный дом маменька разрешала? Напиши домой и испроси родительского благословения!
Бояров усмехнулся:
– Что было, то прошло. В жизни надо все испытать. Я частенько наблюдал, как сослуживцы играли в штос, но сам не садился… Пора и начать.
Виктор снова наполнил рюмки, энергично потер ладони.
– Вот и отлично! Я знаю вполне приличный дом, где можно испытать судьбу. Это на Фонтанке, у господина Штильмана. Там понтирует вполне приличная публика.
– А шулеров не будет?
– Помилуй, голуба, шулеры есть в любом обществе. Но не бойся, я буду рядом, ты только слушайся. Новичкам всегда везет. Кстати, там можно приобрести нужные знакомства. К Штильману даже господин Пушкин наведывается.
– Это тот, что стишки пишет?
– Тот, тот…
В голосе Хомутова Павел уловил нотки снисходительной иронии, и его это задело.
– Я читал кое-что. А маменька его стихи очень любит, даже в тетрадочку записывала.
– Опять «маменька», – усмехнулся Виктор. – Сочинения господина Пушкина образованный человек должен знать наизусть…
– Что-то ты меня поучать начал, – оборвал товарища Павел. В голосе его чувствовался холодок и даже угроза.
Виктор удивился. Вытер губы салфеткой, заглянул в пустой графинчик, вздохнул.
– Помилуй, приятель, и в мыслях не было. Это не поучение, а так, дружеский совет… Однако, скажу, ты здорово переменился за эти два дня. Так что, едем?
Квартира Штильмана находилась на втором этаже большого трехэтажного дома. Высокие узкие окна выходили на канал. Поднялись по мраморной лестнице с изрядно стертыми ступенями, специальным молоточком постучали по двустворчатой дубовой двери. Их довольно тепло встретил хозяин – уже немолодой розовощекий господин с седыми волосами и просвечивающей розовой лысиной. Хомутова он хорошо знал и даже сердечно обнял его за плечи. Сбросив на руки слуги плащи, молодые люди прошли в гостиную.
В просторной высокой зале стены были облачены в обои с золотым узором, а окна задернуты тяжелыми синими портьерами. Распространяя запах ладана, истекали восковыми слезами свечи. Их было много, и комната хорошо освещалась. Сизый табачный дым слоями плавал в душном воздухе. На узорчатом паркете стояли два стола, застланных зеленым сукном, и еще один, покрытый белой скатертью, сплошь уставленный бутылками и легкими закусками. Если не считать стульев да нескольких кресел, другой мебели не было.
За зелеными столами понтировали, вокруг игроков молча стояли внимательные зрители. Несколько человек меланхолично пили шампанское и коньяки у закусочного стола. Всего здесь находилось около двадцати гостей. В основном, это были мужчины зрелого возраста, одетые нарядно и торжественно: в смокингах, фраках или костюмах «тройка». Были и несколько женщин в вечерних платьях. Павел с Виктором оказались самыми молодыми. И тем, наверное, привлекли всеобщее внимание: к ним обратились любопытные, а чаще равнодушные взоры, иногда усиливаемые моноклями и лорнетами.
Хомутов раскланивался с некоторыми, а Бояров, если встречал доброжелательный взгляд, коротко кивал. Он испытывал приятное возбуждение, волнение и нетерпеливое желание поскорее стать своим среди этих людей, объединенных общим азартом, стремлением испытать судьбу и разогнать по жилам застоявшуюся кровь.
