– Скажите, Юля, вам не жалко своих друзей? – задала я вопрос, который давно вертелся у меня на языке. – Лиза и Володя вас искренне любили.
– Слабость должна быть наказана, – жестко оборвала меня Щеглова. – Уважения достойны только сильные личности. Такие, как моя мать. Она не побоялась расправиться с насильником, хотя могла просто поплакать в подушку, как многие обесчещенные дуры.
Судья ударила молотком по столу и сухо сказала:
– В связи со вновь открывшимися обстоятельствами суд постановляет освободить подсудимого Мызина Владимира Александровича из-под стражи в зале суда и задержать свидетельницу Щеглову Юлию Игоревну до выяснения обстоятельств.
Высокий конвойный открыл решётчатую дверь, отделявшую скамью подсудимых от остального зала, и выпустил совершенно потерянного Владимира Мызина на волю. Бывший подсудимый тут же направился к Юле, но его остановил конвоир, переместившийся к Щегловой.
Юля мельком взглянула на бывшего жениха, потупилась и чуть слышно произнесла:
– Мне нужно в туалет.
– Конвой вас проводит, – распорядилась судья.
Щеглова вышла из-за кафедры, где только что давала показания, и в сопровождении конвоира двинулась к выходу из зала суда.
Первым ко мне устремился Борис, однако, оттолкнув с дороги кудрявого друга, его опередила Лидия Сергеевна. Опекунша подсудимого оделась для судебного процесса так ярко, что её наряд весь процесс резал мне глаза.
– Примите мои поздравления и благодарность от фонда, – протягивая руку для рукопожатия, сказала последовательница Бажена Соло. – Я очень рада, что вы, госпожа Рудь, выиграли процесс и в качестве гонорара готова предложить вам годовое членство в нашем обществе.
Борис нахально оттёр плечом мою собеседницу и безапелляционно заявил:
– Гонорары госпожа Рудь принимает исключительно наличными.
– Может быть, возьмёте картину преподобного? – не теряла надежды обойтись без финансовых затрат опекунша Мызина.
Подоспевший Володя взял тётку за руку и с досадой проговорил:
– Лида, перестань позориться! Я сам заплачу Агате!
И, повернувшись ко мне, с благодарностью в голосе проговорил:
– Ты меня здорово выручила! Ну и дурак же я был, когда связался с Юлькой! Я решил: завтра же забираю документы из университета и еду служить по контракту в Дагестан.
– Но, Володенька, – растерянно проговорила Лидия Сергеевна, взглядом ища поддержки у Бориса. – Ты не можешь так с нами поступить.
– Что вы на меня смотрите? – удивился Джуниор. – Ваш племянник принимает мужское решение, это его право. А ваша Мона Роз ещё хоть куда, проскрипит лет тридцать, за это время вы как раз подыщите ей замену.
– Я узнала этот голос! – вдруг встрепенулась Кира Ивановна, всё ещё сидевшая на первом ряду. – Я всё заседание ломала себе голову – голос Юли Щегловой сразу показался мне знакомым. И вот теперь я вспомнила – она звонила в нашу контору и спрашивала, какой адвокат у нас самый слабый. Чтобы, дескать, случайно на него не нарваться. Я сказала, что имён называть не могу из соображений профессиональной этики, но категорически не советовала приходить в субботу, имея в виду дежурство Маши Ветровой. А ты, Агата, вышла вместо Маши и сорвала планы Щегловой.
– Ну, ничего. Зато теперь мы знаем, что Агата Рудь распутает дело любой сложности, – весело произнёс Борис. – Ну что, поехали в контору отмечать твоё первое серьёзное дело?
В принципе я не имела ничего против праздника в мою честь, однако дамская комната, у двери которой переминался с ноги на ногу конвоир, не давала мне покоя.
– Слушай, Борь, сдаётся мне, неспроста Юля сказала, что слабость должна быть наказана, – чуть слышно проговорила я. – Юля проиграла, значит, она проявила слабость. Боря, быстро пойдём со мной!
Стремительно шагнув к туалету, я отстранила охранника и рванула на себя дверь. Три кабинки были распахнуты настежь, дверка четвёртой заперта на замок. Я дёрнула на себя ручку, убедилась, что дверь заперта изнутри, и вбежала в соседнюю кабинку. Встав ногами на унитаз, поднялась на цыпочки и заглянула через перегородку. Первое, что я увидела, была маленькая, скорчившаяся на полу фигурка, в которой я сразу же узнала Юлю Щеглову. Левая рука девушки была опущена в унитаз, и там, в белой фаянсовой чаше, алело что-то густое и страшное.
– Боря, ломай дверь! – закричала я.
Но на мой крик прибежал не кудрявый друг, а конвойный. Он с разбегу врезался плечом в дверь и снёс её с петель, после чего схватил рулон бумаги и оторванным куском обмотал запястье своей подопечной. Пощупав пульс на здоровой руке Щегловой, служивый оглядел собравшихся и неуверенно произнёс:
– Кажется, будет жить.
В адвокатской конторе в Кривоколенном переулке была в разгаре семейная ссора. Эд Георгиевич Устинович не находил себе места, бегая по приёмной и опрокидывая столы и стулья. Маша Ветрова тихо плакала за стойкой Киры Ивановны, чтобы не попадаться ему под горячую руку.
– Это невозможно! – кричал владелец конторы. – Как это так – моя жена и вдруг выходит замуж! Фира и какой-то дантист! С ума сойти!
– Но, котик, она теперь свободная женщина, – робко возражала Ветрова.
– Фира не свободная женщина, она мать моих детей! – спорил Устинович-старший. – Ты вообще молчи, если ничего не понимаешь.
Через час путаных объяснений Борис наконец вытянул из отца суровую правду. Оказалось, когда Фира Самойловна приехала к своей матери, чтобы рассказать ей о вероломстве мужа, мудрая женщина встретила известие на удивление спокойно.
– Вот и хорошо, что Эдик оставил тебя, – сказала она. – У меня давно есть на примете один дантист. Фира, дорогая, он просто сходит по тебе с ума.
В тот же вечер Фира Самойловна познакомилась с дантистом, они успели съездить на два дня в Прагу и теперь готовятся к свадьбе.
– Нет, вы не понимаете! – обхватив голову руками, из стороны в сторону раскачивался Эд Георгиевич. – Моя собственная жена сегодня звонила в мою же контору и просила поскорее оформить документы на развод, потому что ей не терпится выйти замуж за дантиста! Мир сошёл с ума!
– Может, это и неплохо? – пискнула из своего угла Ветрова. – Мы тоже быстрее поженимся.
– Вот уж дудки! – взорвался Устинович-старший. – Я не буду разводиться из принципа! Чтобы Фира таскалась с дантистами по Прагам? Не дождутся! Я сегодня же возвращаюсь домой! Распустились без меня!
Стараясь не шуметь, мы с Борисом и Кирой Ивановной на цыпочках вышли из офиса.
– Пойдёмте ко мне, у меня чудесная кулебяка, – чувствуя за собой вину за дырявую память, пригласила нас Кира Ивановна. – Она прекрасно сочетается с домашним вином, которое делает из черноплодки Паша. Кстати, он будет рад вас видеть.
– Так Павел Арсеньевич перебрался к вам? – обрадовался Борис.
