«Ниссан» свернул с тракта в совершеннейшем мраке, покатил к
ограде, увенчанной по углам потускневшими полумесяцами. Все трое были в очках
ночного видения – прямоугольные коробочки с двумя окулярами пристегнуты к
затылку широкими «шлейками» – и оттого мир вокруг выглядел мрачно-сумеречным,
полным всевозможных оттенков серого, резких полутонов, словно бы напрочь чужим
уголком иномерного пространства. Оттого и потайные похороны казались чем-то
чуточку нереальным…
Данил загнал машину в ворота, поставил так, чтобы ограда ее
прикрывала. Наблюдать за ними, правда, было некому – движения на тракте почти
нет, как обычно в эту пору, только однажды навстречу пронеслась издали
ослеплявшая фарами легковушка. Импортные «совиные глазки» моментально накрылись
бы – сильный луч света мгновенно и бесповоротно выводит из строя фотокатод – но
их снаряжение было отечественным. Не из патриотизма, а оттого, что полуголодные
научные головы где-то на Урале выдумали ночные гляделки, света, пусть от
прожектора, ничуть не боявшиеся.
Данил шагал впереди, неся лопаты. Кондрат и дядя Миша
волокли следом длинный, смутно белевший в темноте сверток. Покосившиеся
каменные доски, закругленные сверху, обелиски с полуосыпавшейся золоченой
вязью, шарами, увенчанными полумесяцами, истлевшие доски, неожиданная надпись
на русском: «О Аллах, суди Равиля не по его делам, а по милосердию твоему».
Пока те двое копали, Данил прохаживался вокруг, время от
времени трогая рукоятку «Беретты» на поясе. У него редко выпадали случаи, когда
общение с представителями власти оказалось бы столь неприятным, буде таковые
нагрянут. Вполне вероятно, Кузьмич не одобрил бы, из очень гнилой ситуации
пришлось бы потом вытаскивать – но он должен сделать все именно так, как Самур
и просил. Иначе окончательно превратимся в волчью стаю, обреченную в любой
момент на отстрел с вертолетов.
Ходили слухи, что на заброшенные кладбища вокруг города
начали собираться местные сатанисты, неведомо откуда вынырнувшие с началом
перестройки, Мазуркевич говорил, что у них лежит рапорт ППС о распятой на
кресте собаке с выколотыми глазами – но то, правда, было на православном, а
сюда вроде бы полезть не должны… Еще трижды по тракту проносились огни, два
раза это были трейлеры, один раз – мотоцикл.
Все. Дядя Миша, тихонько поругиваясь и утирая ползущий
из-под «коробочки» пот, тронул его за рукав. Данил обернулся, подошел. Яма
тщательно забросана вровень с землей, прикрыта трухлявыми досками из кучи
поблизости. Что ж, все лучше, чем у иных, о которых неизвестно даже, какой смертью
они погибли, не говоря уж о могилах… «Стечкин» с глушителем давно разобран на
детали, а детали, упакованные в мятые консервные банки, покоятся в дюжине урн
по всем концам города. Квартира старательно почищена. Все концы оборвались…
Он сходил к машине, принес толстую книгу, сказал негромко:
– Хотите, ждите в машине…
Кондрат, пожав плечами, ушел к «ниссану», а дядя Миша
остался, стоял рядом, сдернув «очки», и слушал, как Данил негромко читает из
Корана:
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Клянусь
утром и ночью, когда она густеет! Не покинул тебя твой Господь и не
возненавидел. Ведь последнее для тебя – лучше, чем первое. Ведь даст тебе твой
Господь, и ты будешь доволен. Разве не нашел Он тебя сиротой – и приютил? И
нашел тебя заблудшим – и направил на путь? И нашел тебя бедным – и обогатил? И
вот сироту ты не притесняй, а просящего не отгоняй, а о милости твоего Господа
возвещай. Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Разве Мы не раскрыли тебе
твою грудь? И не сняли с тебя твою ношу, которая тяготила твою спину? И
возвысили твое поминание? Ведь, поистине, с тягостью легкость, – поистине,
с тягостью легкость! И когда ты покончишь, то труждайся и к твоему Господу
устремляйся!
Захлопнул книгу, постоял.
– Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу… – проворчал,
пошевелившись, дядя Миша. – Хоть ихнюю Библию почитали… Родные-то есть?
– Да вроде, – сказал Данил.
…Иван Кузьмич Лалетин, благодетель и директор АО
«Интеркрайт», сидел в его кабинете, закинув ногу на ногу, говорил негромко,
порой блуждая взглядом по кропотливо отреставрированной лепнине потолка:
– У следствия – ни малейших зацепок, какую бы то ни
было связь с нами установить невозможно. То же и с нападавшими. Люди из
ниоткуда. Каретников там уже накопал какие-то детальки, потом посмотришь. Последнюю
добычу они унесли, оставили лишь горсточку для усугубления декораций. Даже если
не будет целенаправленной печатной атаки вроде той, что с контейнером, шила в
мешке, конечно, не утаишь, немного обязательно просочится, деревенским рот не
завяжешь, да и кто-нибудь из погонников рано или поздно проговорится… Самое
интересное начнется потом, эту шахточку придется оприходовать в доход области и
позаботиться о ее дальнейшей судьбе. Тут-то и посмотрим, как поведет себя
Соколик… Выдели для этого дела особую группу, в дубляж Максимке. Если мы прииск
подгребем вполне легально и законно, кое-что вернем… Губернатор вернется из
заграниц через неделю, но возня начнется, как только пронюхают. Если Соколик и
впрямь вильнет на сторону, придется болезному припомнить все съеденные
пирожные… Этот вариант тоже учитывай. Папочка на него хорошая?
– Потоньше, чем на нас, но увесистая… – хмыкнул
Данил.
– Не лыбься, – сквозь зубы сказал Кузьмич. –
Нашу папочку еще не вытащили. Однако пыль с нее сдули… Фрол что-то занервничал,
а у него нюх не хуже нашего с тобой… Так, что еще?
– Что-то ты словно прощаешься… – сказал
Данил. – Уезжаешь?
– Да. На недельку, ориентировочно.
– В столицу?
– Да нет. На остров Мэн.
– Так… – сказал Данил. – В царство бесхвостых
кошек и оффшорных компаний… Что, колокольчик брякнул?
– С чего ты взял?
Данил посмотрел ему в глаза:
– Слушай, мне-то уж надо знать. Полагается просто.
– Не дергайся, – сказал Кузьмич. – Я ж тебе
не институтка в конце-то концов. Нам крепко напинали под жопу, согласен, но
сматываться за бугор в такой ситуации станет лишь мелкая сявка, – он
жестко усмехнулся. – Мы-то понимаем, что при нужде звякнет какая-нибудь
падла инглезам, закопошится Интерпол – и выдернут тебя, раба божьего, хоть с
Фолклендов, невзирая на твою британскую паспортину. Это ведь островитяне,
кстати, и пустили в оборот мыслишку, что джентльмен – тот, кто не попадается…
– Да ладно, – сказал Данил. – Я чисто
теоретически…
– А мыслишка-то у тебя была?
– Ну, тень мыслишки, – сказал Данил без всякого
смущения. – Я ведь в эти игры играю неполных полтора года, не то что
некоторые, имею право на скороспелые… мыслишки.
– Ты что, так до дох пор и не понял, с кем
связался? – усмешка у друга детства была волчьей. – Я не для того лез
из Судорчаги, чтобы при первом звоночке понапихать долларов за голенища и
смываться доживать век в обществе бесхвостых кошек… Мы еще побарахтаемся, как
те лягушки в сметане. Гильдия нас пока что не списала, и в Шантарске еще долго
не осмелятся палить нам в спину из рогатки… Только, видишь ли, бывают моменты, когда
жизненно необходимо отъехать подальше и посидеть недельку-другую на далекой
веранде. Исключительно для того, чтобы твоя персона не дразнила своим
присутствием, чтобы не задавали тебе лишних вопросов, пусть неофициальных, но,
право, абсолютно тебе ненужных. Если бы Меченый вздумал в августе отсиживаться
не в Крыму, а где-нибудь в Испании с визитом, смотришь, и не турнули бы по
тридцать третьей… Порекомендовали мне так, понимаешь ли.
