– Да уж не «паджеро», – сказал Данил. – На
нем только по пляжу телок возить… Машина, впрочем, у меня есть. «Уазик»,
фургон. Для таежных тропок ничего лучше и нет. Я бы, конечно, от «хаммера» не
отказался, но на него ж сбегутся смотреть все окрестные белки с соболями, не
говоря уж о людях…
– Нехай «уазик». Ну что, будем детали обговаривать?
«А доченька нас увлеченно слушает», – подумал Данил,
вздохнул и сказал:
– Начнем о деталях…
Через полчаса он встал с кресла, ощущая себя шансоньеткой,
которую поимели без ее согласия и бесплатно. Сказал, кивнув куда-то в глубь
квартиры:
– Сильно испугалась?
– Ларка? Да не сказал бы. То ли вся в меня, то ли
детство в заднице играет, не дошло еще, что это все всерьез, – в его
голосе появилось нечто человеческое. – Ничего, спрячу в гарнизоне, с
мужиками уже договорился. Есть там одна хитрая казарма со своим внутренним охранением.
Главное, чтобы ее оттуда не выпускали, нашла себе игры, дура… Пошли.
Данил вышел следом за ним.
– Выезжай завтра же утречком, – сказал
Глаголев. – Лучше, конечно, ночью…
– Лучше все же утром. Приеду, успею немного
осмотреться…
– Тоже верно. Что такое? – он упруго, как
распрямившаяся пружина, развернулся к двери.
Там с грохотом упал стул. Выскочила Лара с шалыми,
совершенно дикими глазами, показала рукой:
– Там их машина… Внизу…
Глаголев кинулся к балкону. Лара моментально сунула Данилу в
карман смятый бумажный комочек, подмигнула и убежала за папочкой.
– Никого, – послышался голос генерала.
– Только что стояла напротив скамейки…
– Перепутала. Или показалось. Ничего, не рискнут они
средь бела дня…
Глаголев вышел, смущенно покрутил головой:
– Померещилось дурехе…
– А что ты хочешь? – честно глядя на него, сказал
Данил. – Шестнадцать годков все-таки… Ты когда улетаешь?
– В десять вечера придет машина, закинут прямо на
аэродром. К одиннадцати вернется Валентин, повезет ее… – он подозрительно
покосился на Данила. – Ты к чему это?
– Значит, она час будет одна?
Глаголев досадливо покачал головой:
– Тут, верно, получается окно… Не рискнут. Дверь
крепкая, в квартире два газовика и помповушка, да и в холле с десяти до пяти
сидит нанятый сержант. Скинулись…
– Там, между прочим, стоит подозрительная тачка, –
сказал Данил. – Синяя «тойота» с двумя жлобами.
– Да? Черт, не лететь мне никак нельзя, и Валька раньше
одиннадцати не вернется…
– Я могу подежурить, – сказал Данил.
Глаголев впился в него внимательным взглядом:
– Ты ничего такого не комбинируешь?
– Да брось ты. Думаешь, если у меня нет детей, я не
понимаю?
– Ну ладно. Запомни код. Только смотри, я тебя
предупредил – если начнешь чего-нибудь крутить, если вильнешь с кладом, из-под
земли выкопаю…
«Тойота» стояла на прежнем месте. Данил прошел мимо
насколько мог равнодушнее. Если они связались с кем-то по рации, будет хвост…
Через несколько кварталов он установил, что хвоста нет.
Загнал машину в тихий дворик, вылез и прошелся вокруг с детектором. Не
удовольствовавшись отсутствием красного огонька, облазил «жигуль», чуть ли не
обнюхал.
Нет, «маячка» ему не всадили. И хвоста не послали. Значит,
не по его душу явились гости, они вообще не знают его в лицо.
Еще сутки назад он преспокойно достал бы рацию и вызвал
столько людей и машин, сколько ему заблагорассудится. «Тойоту» и ее владельцев
моментально установили бы, взяли под наблюдение при нужде…
Теперь же он прекрасно понял, что ощущают слепые и безногие.
Он рискнул довериться Кондрату, доверенному лицу самого Лалетина, поручил ему
стеречь Каретникова – но на этом следовало остановиться. Отнюдь не оттого, что
он не доверял кому-то – просто надлежало прочно лечь на грунт и обрубить
абсолютно все ведущие к нему ниточки. А поутру же сматываться из города. Бортко
тоже не волшебник, и всякого начальства над ним полно…
Он приехал в речной порт, оставил машину у вокзала, довольно
нелепого серого здания сталинской постройки, чрезвычайно смахивавшего на обком
в миниатюре. Вышел на набережную, свернул вправо, прошел мимо белоснежного
многопалубного красавца «Федора Достоевского» – на палубе раскованно гомонили
иностранцы – мимо парочки кораблей поплоше, но, в общем, столь же
презентабельных. В самом конце причала стоял невидный кораблик, маленький
речной теплоход с ботаническим названием «Багульник».
Невидным кораблик был только снаружи – внутри его давно и
старательно переоборудовали, и из бывшего грузопассажира, лет десять
трудившегося на Шантаре, получилось что-то вроде неплохой яхты. На красавице
Шантаре, протянувшейся по Сибири на четыре с лишним тысячи километров, такая
игрушка просто необходима, если у тебя есть достаточно денег. Зарубежные
партнеры, вроде бы привыкшие ко всему земному шарику, после пары суток прогулки
по реке приходят в тихий экстаз – очень уж красивые места, сибирская Швейцария,
в чем единодушно сходились, несмотря на полное несовпадение в остальном, столь
разные люди, как Ленин, Сталин и Пилсудский (отбывавшие здесь ссылку, не
одновременно, правда)…
Сходни были убраны. Данил перепрыгнул на борт – и откуда-то
сбоку моментально выдвинулся бдительный вахтенный, в безукоризненных черных
клешах и тельняшке, чуть оттопыренной на правом бедре кобурой. На голове у него
красовалась черная фуражка с эмблемой «Интеркрайта» – у Кузьмича «Багульник»
был маленькой слабостью, вполне, думается, простительной, не так уж много
слабостей у шефа и насчитывалось. Данил прекрасно знал, откуда это пошло –
помнил, как они пацанами сидели на обрыве, смотрели на пароходы и мечтали о
своих таких, но он помалкивал, конечно.
Вахтенный приветствовал его со всем уважением, однако без
малейшего удивления – сюда просто-напросто новости доходили с большим
опозданием, никто не знал ни о смерти Данила, ни о его чудесном воскрешении.
– Кэп на месте? – спросил Данил.
– Так точно, адмирал! – вахтенный приложил к
козырьку два пальца.
– Милый, мы не в Польше… – рассеянно сказал Данил
и направился знакомой дорогой.
У двери капитанской каюты вежливо постучал.
– Прошу! – послышалось изнутри.
Данил вошел. Капитан Довнар, невысокий, в плечах едва ли не
шире двустворчатого шкафа, украшенный великолепной рыжей шкиперской бородкой,
сидел за столом и читал пухленький польский детектив, на глянцевой обложке
которого красовалось некое шифрованное письмо, истекающее ярко-алой кровью – а
к нему тянулась из угла определенно злодейская рука в черной перчатке.
