Многочасовая ходьба по тайге – предприятие не то чтобы
особенно изматывающее, но однообразное и нудное. Обзора нет никакого, глаз
утыкается в сплошную стену деревьев, сухие веточки легко ломаются, хрустя,
когда ты их задеваешь, от сучьев покрупнее, живых, приходится уворачиваться, то
и дело лицо встречает невесомо-липкую паутину. Хорошо еще, почти не попадается
на пути непроходимого бурелома, но иногда все же приходилось огибать высоченные
выворотни. Гнуса то ли стало поменьше во второй половине дня, то ли с ним
немного свыклись, и он перестал раздражать – но все равно через каждый час
мазались вонючей дрянью, испарявшейся столь же быстро, как основатели «пирамид»
с денежками вкладчиков.
Живности вокруг хватало – то непуганые белки, винтом взмыв
по стволу, цокали сверху, то с фырчаньем взлетал табунок рябчиков и приземлялся
не особенно далеко – дичь словно чуяла, что палить по ней не будут. Зверье
покрупнее и пообстоятельнее на глаза себя, понятно, не выставляло – успевало
услышать шаги издали и бесшумно растаять в чаще. Узенькие звериные тропки
встречались раза четыре, по одной они даже прошли с полкилометра, очень удачно
была протоптана, почти совпадая с их маршрутом. Неширокий ручей перешли, свалив
поперек молодую сосну, отталкиваясь от дна двумя специально вырубленными
слегами.
В два часа дня Данил объявил привал. Валентин ни словечком
не протестовал против того, что командование как-то незаметно перешло к Данилу,
вообще хлопот с белобрысым не было ни малейших – рта почти не разевал, двигался
мягко и бесшумно, без единого лишнего движения, казался неутомимым и
безостановочным, словно робот. Но именно это, признаться, Данилу и не нравилось
– он не ощущал рядом с собой присутствия ч е л о в е к а, рослый блондин с
бесшумным автоматом на плече был отделен неким силовым полем, тормозившим все
эмоции и выпускавшим наружу лишь снисходительное равнодушие. И Данил до сих пор
ломал голову, прикидывая: прав он или нет, у ж е вынеся решение и поставив
точку?
Слава богу, Лара причинила меньше хлопот, чем он опасался
сначала. Час за часом топала след в след за белобрысым, не пища и не жалуясь,
первое время немного замедляла ход всей цепочки, но довольно быстро приладилась
не спотыкаться. И Данил успокоился, ухмыльнувшись про себя: что делает с людьми
золото…
На привале она облегченно охнула и повалилась навзничь, даже
не подумав сбегать в кустики. Корявый разжег крохотный костерок, отгоняя дымком
поредевшую мошку. Данил вновь заставил девчонку снять кроссовки и тщательно
исследовал кожу на ногах, шлепая ладонью, когда начинала попискивать и
заявлять, что ей щекотно.
– Ну, ничего, – сказал он облегченно. – Не
стал бы я тебя брать в долгий маршрут, но день-другой с тобой неприятностей не
будет…
– Совершенно бесполезные пространства, – обронил
Валентин. – При одной мысли, что э т о тянется на тысячи километров,
цивилизованному человеку становится не по себе.
– А как насчет «зеленых легких планеты»? – с
ленивой подначкой бросил Данил.
– Ну разве что.
Они устроились на отлогом склоне, под кедром. Ощущения
трудно было описать словами: вокруг все было, как п р е ж д е, как сто тысяч
лет назад, когда человек ютился по пещерам. З д е с ь не изменилось ничего, и в
мощь оставшейся где-то вдали цивилизации верилось с трудом – впрочем, в ее
разумность не верилось вообще…
Съели по банке тушенки на двоих. Выпили кофе из отыскавшихся
в рюкзаке у Валентина английских банок – армейских, саморазогревающихся. И
минут через двадцать Данил поднял группу, наплевав на умоляющие взгляды Лары.
– Ничего, – ухмыльнулся он, забрасывая автомат на
плечо. – Чем больше протопаем до темноты, тем меньше останется на завтра.
Так что – форвертс, фройляйн…
И вновь – липкая паутина на щеках, шуршат крыльями
взлетающие рябчики, мелькнул черный хвост удирающего за дерево соболя, чуть слышно
хрустнув, ломается черно-серый, словно бы из затвердевшего пепла, сучок,
расступаются сочные ветви папоротника, порой достающие тебе до макушки, россыпи
огромных червивых маслят, которым так и суждено сгнить. Иногда обходишь
темноватый сырой овраг, иногда осторожно перелезаешь через поваленное ветром
подтрухлявевшее дерево, щебечут птицы, названия которых ты, как городской
человек, давно забыл, а то и не знал вовсе…
Сжалившись, он на четверть часа остановил группу, чтобы Лара
могла вдоволь попастись в малиннике, а сам все это время стоял с автоматом под
рукой – где малинник, там может оказаться и медведь, сейчас они сытые и
спокойные, но зверь есть зверь, следует бдить…
Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое
зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком
далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти
сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то
чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом
расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть
подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот б е з л е с н ы е горы – те,
точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья.
Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить
чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним
не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего
наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось,
пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не
по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком
по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте
кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как
быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин
подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь
дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете?!
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в
закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и
делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас
лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта
больше.
– Значит, я стою первым, – сказал Данил. –
Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может
неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил
Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие
палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего
костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять
толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
