Гораций потащил меня в кусты. Я почти не сопротивлялась –
попробуйте сопротивляться, когда вас тащит в кусты угрюмый ротвейлер шести лет
отроду, – а я на вас посмотрю. К счастью на мне была роскошная
непромокаемая и почти пуленепробиваемая куртка береговой охраны Лос-Анжелеса –
ее подарил мне мой муж Олег именно для таких случаев – не для того, чтобы
тащили в кусты, а чтобы гулять с Горацием.
Эта береговая куртка была замечательно яркого желто-оранжевого
цвета, который в другое время года виден на расстоянии сто-сто двадцать
километров, потому что для береговой охраны Лос-Анжелеса это, по-видимому,
важно. Но сейчас, сентябрьским погожим утром в Сосновке все было таким же
ослепительно желто-оранжевым, и мою куртку вполне можно было считать
маскхалатом. Я нагнулась, чтобы разглядеть, что такого интересного нашел в
кустах Гораций, но не увидела ничего, кроме опавших листьев, веток и корней.
Видимо, он просто обследовал визитные карточки своих соплеменников – можно так
выразиться про собак?
Я рассердилась на Горация и подняла голову. Недалеко от
места, где мы стояли, была еще одна аллея – не та, с которой меня уволок наглый
ротвейлер, а другая, отделенная от нас густыми, почти непроходимыми кустами
шиповника, но я могла видеть сквозь кусты все, что там происходило.
А происходило там вот что.
На скамейке спиной ко мне сидела довольно элегантная дама
среднего, скажем так, возраста. Я эту женщину сразу узнала, точнее, сначала я
узнала ее замечательное голландское пальто, темно-серое, с чуть заметным
седоватым ворсом. Это пальто и эти хорошо уложенные рыжеватые волосы, не
короткие и не длинные, я пару раз видела в своем подъезде. Дама была моей
соседкой, точнее, соседкой Валентина Сергеича. И вот сейчас она сидит утром в
Сосновке, одна… Впрочем, она всегда была одна. Живет человек один, как я,
например… Хотя, у меня есть Гораций.
Но тут к даме подсел мужчина. Неприятный такой мужчина… Что
в нем было такого неприятного, я бы не смогла отчетливо сформулировать, но он
был неприятный, уж вы мне поверьте. Мне была видна только его спина и затылок,
вот этот затылок с круглой плешью, как говорят в народе – «от чужих подушек» –
и показался мне неприятным. Мужчина заговорил с дамой, она повернулась к нему в
профиль, и опять я не разглядела толком ее лица, потому что волосы были так
уложены, что закрывали часть щеки, и виден был только нос. Но все равно, это
была она, соседка Валентина Сергеевича.
Слов не было слышно, ведь мы с Горацием находились
достаточно далеко, но видно было очень хорошо. Мужчина поднял руку и как-то
слишком фамильярно протянул ее к женщине. Я подумала, что сейчас эта дама,
такая солидная и чопорная, поставит наглеца на место, но она не шевельнулась. Я
с интересом за ней наблюдала, и мне все меньше и меньше нравилось то, что я
вижу. Дама совершенно не шевелилась. То есть ну просто абсолютно. Живой человек
не может быть настолько неподвижен.
Неподалеку послышалось тарахтенье мотора, и на аллее, где я
видела сидящую даму, появился мотороллер с прицепом – такой, знаете, маленький
смешной грузовичок, на котором в садах и парках возят всякий инвентарь –
лопаты, грабли, а осенью увозят опавшие листья и прочий мусор. Водитель
мотороллера, молодой спортивный парень в комбинезоне, подбежал к скамье… И в это
время чертов ротвейлер, который разнюхал в этих кустах все, что его
интересовало, так сильно дернул поводок, что я не удержалась, шлепнулась на
опавшие листья и продолжила прогулку волоком. Однако что-то подсказало мне не
орать на Горация сразу, а подождать, пока он не оттащит меня на достаточное
расстояние. Наконец я тихонько шикнула «Тпру-у!» и затормозила. Потом намотала
поводок на руку и осторожно приподнялась. С этого места видно было плохо, я
заметила только, что парень в комбинезоне и мужчина яростно бросают в кузов
грузовичка опавшие листья. Они быстро закончили свое дело и уехали.
Я стояла как громом пораженная. По всему выходило, что
только что на моих глазах те двое прикончили женщину, да не просто какую-то
постороннюю, а соседку. Правда, я ни разу с ней не разговаривала и даже не
знала, как ее зовут, но все равно, дело же не в этом.
Гораций вдруг залился приветственным лаем, увидев вблизи
какую-то постороннюю беспородную псину. Все-таки вкус у этого ротвейлера
ужасный! Но, однако, надо уносить ноги. Во всех детективах пишут, что
свидетелей никто не любит оставлять. Пообещав Горацию дома устроить ему хорошую
трепку, стараясь не шуметь, я пробралась сквозь кусты на ту аллею, откуда меня
утащил наглый пес и устремилась к выходу из парка. Гораций даже не протестовал,
видно понял, что я не шучу, и мрачно потрусил рядом.
У самого конца аллеи стоял красивый молодой блондин в сером
плаще. Поравнявшись с ним, я опустила глаза в землю и постаралась пройти мимо
как можно незаметнее. Попробуйте повторить такой маневр в ярко-желтой куртке с
надписью «Береговая охрана Лос-Анжелеса», и вы поймете всю тщетность такой
попытки.
Блондин проводил меня скучающим взглядом и достал из кармана
мобильный телефон. Я, все также не поднимая глаз и стараясь слиться с окружающим
пейзажем, прибавила шагу. До края парка оставалось уже несколько метров, когда
я услышала сзади топот бегущего человека. Не тратя времени на раздумья, я тоже
побежала. Гораций воспринял это как очередное доказательство моего очевидного
помешательства, но смирился с неизбежным и побежал рядом. На выходе я увидела
автобус, который отъезжал уже от остановки, закрывая двери. Совершив
немыслимое, я влетела в него и втащила несчастного запыхавшегося Горация. Двери
захлопнулись, автобус тронулся, и буквально через секунду на остановку выбежал
блондин в плаще. Он расстроено покрутил головой, а я на всякий случай
отвернулась от окна.
Мы с Горацием проехали три остановки, а потом пересели на
другой маршрут и подъехали к своему дому совершенно с другой стороны. Мне было
страшно, я знала, что в Сосновку теперь – ни ногой, и бедному Горацию придется
довольствоваться прогулками во дворе.
Войдя в подъезд, мы на несколько секунд задержались у
почтовых ящиков. Мне писем никто не пишет, но Валентину Сергеевичу иногда приходит
кое-что по старой памяти – открытки, уведомления, кроме того, он выписывал
газеты, и срок еще не кончился. Так вот, пока я ковырялась, открывая замок,
открылась дверь подъезда и вошла – кто бы вы думали? Та самая женщина, которую
я видела в Сосновке и посчитала убитой. Собственно, лица-то я и сейчас не
разглядела – оно было закрыто волосами, да и лестница наша довольно плохо
освещена. Но пальто, то самое, голландское, с седоватым ворсом, и аккуратно
уложенные рыжеватые волосы… Очевидно, у меня было такое лицо, какое бывает у
лордов в шотландских замках, когда они вместо любимой жены вдруг обнаруживают в
собственной постели привидение двоюродной бабушки в чепчике и папильотках. Я
поскорее отвернулась к стене, чтобы женщина не заметила моего перепуганного лица.
Значит, вот как. Значит, пока мы в кустах боролись с Горацием, дама спокойно
встала и ушла. Те двое на мотороллере собирали себе листики – работа у них
такая, а я навыдумывала черт-те что, хорошо, что ни с кем не поделилась, вот
была бы потеха. И как могло мне прийти в голову такое безобразие – про
убийство? Женщина сидела неестественно неподвижно, так может, у нее привычка
такая. Может, она медитацией занимается, для того и ходит одна в отдаленный
район парка, чтобы никто не мешал.
