– Ринат Илалутдинович Зайнашин, – ответил я. – У меня фамилия мамы, но в своей анкете я указал его имя и фамилию.
– Зайнашин был твоим отцом? – оживился ветеран. – Так я его знал. Мы с ним вместе однажды ездили по профсоюзной линии на Дальний Восток, проверяли работу профкомов в рабочих коллективах рыбпрома. Ты его сын, значит?
– Да. – Вот уж не думал, что отец может как-то помочь мне, тем более с того света.
– Геройский был человек, – горячо произнес профсоюзный вояка, – два боевых ордена имел. Он ведь в гвардейских частях служил… В общем, ты подавай заявление, думаю, мы сможем тебе помочь. Но если не хочешь жить со своей стервой, то лучше сразу разводись, тогда мы сможем тебя и на очередь поставить как нуждающегося в жилье молодого человека и комнату дадим в нашем общежитии. А еще лучше, если ты учиться пойдешь в институт. Сейчас инженеры знаешь как нужны!
Я уныло кивнул. Даже после школы мне не удалось набрать нужного количества баллов, а сейчас об этом мечтать даже глупо.
– У меня есть знакомый проректор, с которым мы вместе воевали, однополчанин, – пояснил этот тип, который начинал мне нравиться. – Я тебя отправлю к нему, может, он поможет с зачислением на заочный. А там постепенно и институт окончишь.
В общем, этот старик изменил мою жизнь. Уже через два месяца я получил комнату в общежитии, а к концу года успел развестись, снова став холостяком. А на следующий год умудрился поступить на заочный, набрав четыре тройки, из которых две мне поставили просто из жалости. Но не забывайте, что у меня уже был двухлетний стаж службы в армии, а это засчитывалось как особая льгота при поступлении. Были и такие времена.
Шесть лет пролетели, как один миг. В общежитии жилось весело. Работа была несложной, свободного времени навалом, молодых женщин рядом сколько угодно. А двести рублей зарплаты, да еще когда не нужно платить за жилье, были целым состоянием. Я даже два раза ездил по профсоюзным путевкам за границу – сначала в Болгарию, потом в Румынию. Хорошее было время. Не скрою, что наш профсоюзный ветеран меня по-особенному опекал. Александр Васильевич Филимонов, мир его праху, хороший был мужик.
В восемьдесят седьмом я получил диплом, и меня почти сразу перевели в цех уже на должность инженера. Правда, зарплата моя к тому времени была двести шестьдесят, а как инженер, я получал только сто девяносто. Хотя часто бывали и премии. Первое время я даже не хотел переходить в цех, но потом подумал, что нужно иметь в виду и свою карьеру, и жилье, которое я могу получить как молодой специалист.
Филимонов добился для меня аж двухкомнатной квартиры в районе метро «Сокол» из освобожденного фонда. Конечно, это был царский подарок. Уже в начале восемьдесят девятого я переехал в свою двухкомнатную квартиру. Вы не можете себе представить, каким счастливым я тогда был! Мы гуляли с друзьями целых три дня. Дом просто ходил ходуном, и один раз соседи снизу, не выдержав, даже вызвали милицию. Мы, конечно, напоили патруль.
Одним словом, в двадцать девять лет я уже был дипломированным инженером с московской пропиской и двухкомнатной квартирой почти в центре города. Сейчас понимаю, что это был подарок судьбы и я просто успел вскочить в «последний вагон». Стоявшие в очереди за мной молодые ребята так больше ничего и не получили. Понимаю, что обязан был этим исключительно Филимонову, который пробил мне в профкоме такую квартиру, и памяти моего отца-фронтовика. Тогда мне казалось, что я сумел ухватить судьбу за гриву и теперь все будет так, как я хочу. Увы, все получилось совсем не так, как я предполагал. Уже через несколько месяцев начались политические и экономические неурядицы, которые в конечном счете привели к развалу нашей прежней страны и к краху моей собственной судьбы… Но не буду забегать вперед. Лучше рассказывать все по порядку.
Глава 4
На этот раз Леонид Дмитриевич Кудлин приехал к Рашковскому на дачу. Они сидели на веранде в удобных креслах-качалках. Рядом работал магнитофон с записями песен в исполнении Валерия Меладзе, которые так нравились хозяину дачи. На кухне повар готовил еду, вокруг дома дежурило сразу четверо охранников. Рашковский был в джинсах и темной спортивной майке навыпуск. Он вообще умудрялся сохранять достаточно подтянутую фигуру, несмотря на свой возраст. Кудлин приехал в светлом костюме. Темно-голубой галстук и голубой платок в нагрудном кармане дополняли облик. Несмотря на раннюю весну, было достаточно тепло, и он позволил себе расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, немного ослабив узел галстука. У ног Рашковского лежала породистая кавказская овчарка, смотревшая на гостя умными блестящими глазами.
– Есть новости? – поинтересовался Рашковский.
– Да. Из Испании, Леонас передал через жену. Она полетела к нему и добилась, чтобы им разрешили свидание. Он считает, что его уже ждали, поэтому и взяли во время встречи с представителем марокканцев. Но тот все отрицает, и Леонас тоже ничего не собирается говорить. Адвокат у него испанец; он заверил супругу Леонаса, что против ее мужа нет никаких фактов.
– Хорошо. И все же, выходит, мы были правы. Его там ждали.
– Да. Как и нашего Реваза. Его арестовали прямо в аэропорту. Пока он проходит как обвиняемый по другим делам и ему никто не говорит о предстоящей встрече в Испании. Но взяли его, когда он садился в самолет, вылетавший в Барселону.
– Здесь все понятно. В обоих случаях они знали о наших посланцах. Ты проанализировал ситуацию. Кто еще, кроме нас двоих, мог знать о них? Только не говори, что мой повар или мой водитель. Я при людях вообще о делах не говорю, а твоя бдительность иногда выглядит просто смешной.
– Я стараюсь для нас обоих, – сказал Кудлин, – но мы действительно проверили всю цепочку. О наших переговорах могли знать еще двое, один из которых тесно связан с Ревазом.
– Кто?
– Гиви Челанишвили. Хорек, как его обычно называют. Он много лет работал вместе с Ревазом, мог знать о том, куда и зачем тот едет. И самое главное, что до этого у них произошла ссора, о которой многие в Москве уже знали.
– Предположим, – согласился Рашковский, – предположим, что он знал Реваза и выдал его. Но он не мог знать про Леонаса. Тогда кто выдал Леонаса?
– Есть еще один человек, – торжествующе сообщил Кудлин, – это хромой Джамал.
– Джамал, – задумчиво повторил Рашковский, – мы о нем даже не вспоминали.
– Он вывел нас на марокканцев, он предложил эту сделку, – напомнил Кудлин, – и был очень недоволен своими процентами, о чем говорил и тебе, и мне, считая, что мы обошлись с ним не совсем по-товарищески. Когда отправляли Реваза, он лично его инструктировал, а когда поехал Леонас, он не знал, кто именно будет, но знал, что поехал второй посланец. Ведь инструкции Леонасу давал я. Поэтому того взяли не на границе, как могло быть, если бы предатель знал имя и фамилию нашего гостя, а прямо во время встречи с марокканцем. Между прочим, это мое алиби, я ведь знал точно весь маршрут Леонаса. – С видом победителя он посмотрел на Рашковского.
