— Ты что творишь? Ленута!
Грозный окрик отрезвил меня в мгновение ока. Я взмахом руки отпустила ветер, послушно юркнувший в какую-то щель, и уставилась на вошедшего.
Невысокий ладный молодец щелчком отстегнул ворот дорожного плаща. Голубые глаза встретили мой взгляд с ласковой укоризной:
— И не стыдно озорничать?
— Братец Волчек! Я так по тебе скучала! — радостно заорала я и бросилась на шею дорогому гостю.
— Ну хоть кто-то в состоянии унять эту безумную девку, — донесся с пола хриплый голос. — Подними своего господаря, Михай.
ГЛАВА 2
О верноподданнических чувствах, темных тайнах и светлом будущем
Петух снес яйцо. Кому оно достанется?
(Старинная русская загадка).
А правильный ответ — никому.
Сдается мне, когда боги раздавали мужчинам и женщинам домашние обязанности, мужики чуток смухлевали. Стирку уж точно надо было не женщинам поручать. Это ж какие мускулы да силушку богатырскую надо иметь, чтоб со всем этим безобразием управиться? Сначала кипятишь все в огромном котле. К небу поднимается желтоватый вонючий пар, а ты знай себе помешиваешь противное варево деревянной палкой. Потом отжимаешь всю кучу барахла чуть не насухо. Потому что мокрое белье тяжелее, а тебе потом всю эту гору надо еще до речки дотащить да в проточной воде ополоснуть. А если припомнить, что в быстрых горных речушках даже в самое жаркое пекло водица довольно студеная, то вообще стирать расхочется. Сколько раз Дарине предлагала в Араде прачку нанять, а она ни в какую. Раз уж решились не под крылышком у домны Димитру жить, то и обслуживать себя должны самостоятельно. Вот и обслуживаем, так сказать — помаленьку.
Сестрица дернула за край скатерти, раздался резкий звук разрывающейся ткани.
— А дальше чего?
Я поморщилась, но продолжала монотонно шлепать мокрой простыней по камню.
— Да ничего… Своими ножками топать пришлось. Михай сопроводил почти до самого дома.
— А господарь?
— А чего господарь? — Я продолжала хлестать уже по мосткам. — Ручкой на прощанье помахал да велел больше имущество его не портить.
— Ты хоть поняла, как у тебя это получилось?
— А то. — Я убрала с лица намокшие волосы. — Чего не уразумела, умные люди пояснили.
Дарина отбросила в сторону уже совсем испорченную скатерть и опустилась на бережок, скрестив ноги. Вся ее поза демонстрировала внимание к разговору.
— Господарь волховать стал, к водной стихии обращаться, я в него сферу земли швырнула, вот вода в землю и ушла.
— Какую сферу земли?
— Ну на шее у меня подвеска болталась, — я махнула рукой, — янтариновая такая. Помнишь?
Дарина помнила. Она вдруг будто постарела на десяток лет. Потерла виски ладонями и устало спросила:
— Ленута, ты что, магичка?
— Ну уж всяко не вовкудлак.
Я пристально глядела на сестрицу. Знала ли она о том, о чем я догадалась только сегодня? На широкоскулом лице Дарины не дрогнул ни один мускул. «Знала, — поняла я, — с самого начала знала и молчала. Ни словечком не обмолвилась. Ну и кто она после этого?»
— Я не хотела, чтобы ты в чем-то чувствовала себя хуже, чем мы… Поэтому и не говорила.
— А если бы мне эта новость память вернула?
— Если бы да кабы… Ведь не вернула?
— Нет. — Я склонила голову. — А тебе Михай сразу сказал?
— Мне разъяснений не понадобилось, — поджала губы Дарина. — Я такие вещи носом чую: и волшбу любую, и зверя, и перевертыша всякого. За мой нюх меня твой братец Волчек в опекуны тебе и избрал. А ты как поняла?
— Я призвала ветер. — И, видя недоумение сестрицы, пояснила: — Это любому известно: не могут вовкудлаки стихии призывать, другая у них волшба — ведовство. Никто никогда про мага-оборотня слыхом не слыхивал.
Дарина недоверчиво хмыкнула:
— Разумная ты девка, Ленута. Только вся твоя ученость чего-то боком вылазит. Давно говорила, нечего тебе в государевой библиотеке штаны ночами просиживать. Вишь, моду взяла — сферы земли, призывания стихий. Чуть княжество без правителя не оставила… За каким лешим ты его полонить вздумала?
— А нечего было меня учить силки ставить да самостоятельность воспитывать, — разошлась я не на шутку. — Сама все время про гордость да независимость женскую разговоры ведешь, а как до дела дошло…
— И чего бы ты добилась? Пытать его принялась бы?
— А может, и пытать. Это и ежу понятно, что именно господарь ваш на меня колдовство черное навел.
— Так и спросила бы прямо. Влад он, конечно, змей еще тот…
Я растерялась:
— Влад? Вы настолько близко знакомы?
Лицо Дарины залил густой румянец.
Ей было двадцать. Уже двадцать или всего только двадцать. «Уже» — потому что все подруги давно вылизывали своих волчат, и «только» — потому что ни один из местных парней не заставлял ее сердце биться как-то по-особенному. До сегодняшнего дня.
Она сидела на берегу Синего озера, бросая в воду плоские камешки. Неподалеку паслись стреноженные лошади, еще чуть дальше отиралась пара дюжих дружинников, приставленных отцом охранять свою старшую дочь во время прогулки. Дарина улыбнулась. Синее озеро манило мягким шелестом волн и прохладой, неизведанной, предназначенной только для нее глубиной. Такой же глубиной манили к себе глаза ее собеседника.
— Фата Дарина окажет честь моему брату?
Да, тогда еще никто не звал ее досточтимой — домной Мареш, одинокой волчицей лунной богини…
— Брату? — удивленно переспросила я.
— Я должна была выйти замуж за Михая Димитру — правую руку нашего князя. — В голосе Дарины слышалась легкая грусть.
— Ничего себе! — ахнула я совсем уж по-простецки. — Я думала, твоя покойная сестра…
Боярин Петру Мареш, полноправный хозяин самого крупного валашского жудеца, смотрел сурово:
— Я уже ответил согласием, дочь моя. Это господарь настаивал, что нужно спросить еще и тебя. Так что, надеюсь, ты не опозоришь род Мареш глупыми девчоночьими выходками?
— Не люб он мне, батюшка, — ответила девушка, глядя в стальные глаза отца. — Не хочу за него.
Губы Петру сжались в тонкую линию:
— Потерпишь! Не хватало еще в государственные дела любовь вашу мешать!
Отец с такой ненавистью выплюнул слово «любовь», что Дарине захотелось сжаться в комочек и от души разреветься. Вместо этого она еще выше подняла голову и расправила плечи.
Петру Мареш общался с дочерью в зале Совета, сидя на своем законном месте, где обычно принимал просителей, решая кого миловать, кого казнить и как распутать хитросплетения соседских дрязг истцов и ответчиков. Ростом боярин обижен не был, но злую шутку играло с ним неудобное кресло на гнутых ножках. Именно из-за него долговязая старшая дочь могла смотреть на гневающегося отца сверху вниз. Этого Петру стерпеть уже не мог. Он вскочил, шаря взглядом по бревенчатым стенам, увешанным оружием. Дарина сгруппировалась, готовясь к трансформации — не для драки, а для удобства побега. Ярость отца можно было переждать и за много лиг от дома, забившись в какую-нибудь нору. Не раз и не два проходили…
