Ты ничего не можешь сделать.
Вот как сейчас.
Холод пробирал Лиса от головы до ног, но гулена осень не имела никакого отношения к охватившему парня ознобу.
Альдис Суртсдоттир
Зима неумолимо приближалась. Ранние сумерки, туманы, устойчивые северные ветра. Вроде и не морозно на улице. Когда бегаешь утром или прыгаешь с топором, отрабатывая приемы, так вообще жарко. А вот полежать на солнышке, лениво почитать учебник уже не получится. Продрогнешь – и теплая шерстяная куртка не спасет.
Спасал зал для самостоятельных занятий на втором этаже корпуса первокурсников. Здесь, как и в библиотеке, стояли столы, но не было строгих наставников и правил насчет тишины. Хочешь – учись, хочешь – хихикай и дурачься. Да хоть по столам прыгай.
Бывало, что и прыгали.
Иными вечерами в зале не найти свободного стола – все оккупировано первокурсниками. Тогда приходилось идти в спальню к подругам. Но в спальне не то – в сон клонит, настроения рабочего нет.
Сегодня в зале было почти пусто. Кроме Альдис, Лакшми, Тэфи и Гурды здесь находилась только компания гальтов, тихонько зубривших в углу «Стратегемы».
Обычный вечер на Виндерхейме. Один из многих.
– …а потом меня вытошнило прямо в кабине. – Голос Лакшми дрожал. – И наставник Торстейн заставил нас мыть эту штуку изнутри и снаружи.
Гурда нахмурилась:
– Это его вина. Разве он не предупредил, что нельзя завтракать?
– Я и не завтракала. Только чаю выпила, он же не предупреждал, что чай тоже нельзя. – Глаза бхатки наполнились слезами. – Так стыдно перед Кришной. Он старается, помогает мне, а я… я не могу! Просто не могу! Я боюсь этой штуки!
– Не переживай, в первый раз всем нелегко. Меня тоже чуть не стошнило.
– Это был третий раз. – Она всхлипнула. – В первый я вообще потеряла сознание.
Повисла неловкая пауза.
Похожие чувства Альдис испытывала, находясь рядом с калеками, – осознание своей полноценности, смущение из-за нее и тайное, стыдное облегчение. «Я могу ходить, хвала богам! Могу говорить, видеть, слышать… я не лишена всего этого!»
Судя по лицам подружек, они ощущали что-то похожее.
Кое-как успокоившись, Лакшми продолжила:
– Я знаю, это бесполезно. Меня выгонят в конце года. Я ничего не умею, у меня не получается. Но все равно буду пробовать.
– Почему? – мягко спросила Гурда. – Ты так не хочешь возвращаться домой? Или боишься?
– Домой? Я очень-очень хочу домой! Там мама, сестры. Там тепло. Там все добрые… нет, вы тоже очень добрые. И наставники… многие. Но дома все равно по-другому.
– Тогда почему?
– Потому что если я сейчас перестану стараться, то Кришна… вы же слышали, что сказали наставники! Если я не буду стараться, он никогда не сдаст экзамены! А он так мечтает учиться дальше.
Она снова заплакала.
В этом вся Лакшми. Отдаст последний кусок хлеба другому, потому что «ему нужнее».
Ее напарник, мрачноватый бхат Кришна, обращался с девушкой, как с надоедливой собачонкой. Нет, не обижал (кто бы ему позволил?), но покровительственно помыкал, а то и вовсе игнорировал. Порой небожитель все же снисходил до того, чтобы объяснить напарнице какие-то сложные моменты, но большей частью старался просто отстранить девушку от работы, считая бесполезным балластом.
Короче, при таком подходе неудивительно, что у Лакшми ничего не получалось.
– Прости, пожалуйста, если я сейчас скажу бестактность. Если не хочешь, можешь не отвечать, – еще более осторожно продолжила Гурда. – Но почему ты вообще сюда поехала? Ты же не хочешь быть пилотом?
Лакшми вздохнула тяжко-тяжко:
– Боги не послали моему отцу сыновей. Должна была ехать моя сестра Рани, но она и мама… Они обе так плакали. Я сказала, что поеду вместо нее.
За окошком северный ветер низким голосом тянул унылую песню. Ожесточенно спорили сокурсники над «Стратегемами».
– Хорошо, что я поехала. Рани умерла бы здесь от тоски. Она не может без тепла. Недавно пришло письмо. – Бхатка показала ямочки на щеках – словно солнце выглянуло из-за тучки. – Сестра вышла замуж. Я счастлива. Даршан будет хорошим мужем.
– Погоди! – Глаза Тэфи сердито сузились. – Это не тот ли Даршан, который был твоим женихом?
– Да, это он. Но это неважно.
– Ничего себе неважно! – С недавних пор Тэфи необычайно остро воспринимала все, что касалось дел сердечных. – Ловкая стерва!
– Не надо, пожалуйста. Не говори так о ней, ты ничего не знаешь!
– Она гадина, использовала тебя.
Лакшми вскочила:
– ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ!
Мальчишки в углу оторвались от учебника. Один выразительно покрутил пальцем у виска.
– Я пойду!
– Стой! Лакшми, подожди!
Гурда дернула Тэфи за рукав:
– Сиди с нами.
– Надо ее догнать…
– Тэфи, ты уже достаточно ей наговорила. Хватит плевать в чужих родственников.
– Я просто не могу этого слышать. – Гальтка сердито всплеснула руками. – И вы тут сидите, как будто так и надо… Альдис, ты чего молчишь?
В последнее время Тэфи начала считать себя в ответе за все, что происходит или происходило с близкими ей людьми. Иногда такая забота подкупала, иногда за нее хотелось прибить. Даже желай Альдис разделить негодование подруги, ничего бы не получилось. Выйти замуж в пятнадцать лет и остаток жизни управлять хозяйством, следить за слугами, рожать, воспитывать детей…
Ужас какой! Свихнуться можно от такого «счастья».
– Я думаю, женихи Лакшми – это не наше дело.
Гальтка замолчала и надулась. Обычно Альдис поддерживала ее в вопросах наведения справедливости.
Обычно их обсуждения не затрагивали друзей и знакомых.
Не стоило начинать расспросы. С подачи Гвендолен в маленькой компании давно установилось негласное правило не лезть в чужое прошлое. Кому-то слишком больно было вспоминать родных, для кого-то Виндерхейм стал настоящим спасением от домашней тирании. Задавать много вопросов – неуместно, судить – бестактно. Если человек захочет, сам расскажет.
– Гурда, когда мы поговорим с Сигрид насчет замены?
– Надо выбрать подходящий момент. Риоко согласилась, Накамура так вообще в восторге…
– Прошел уже месяц.
– Да, я знаю. – Гурда покраснела. – Прости, я поговорю с ней завтра.
– Мы поговорим.
– Да, конечно, мы.
Стол накрыла тень – рядом, сердито сложив руки на груди, стояла Гвендолен.
