– Давай, Хельг, ты же умный. Что может быть сокровищем? Может, попробуем шарик? Или карту?
– А может, лучше начнем с одежды?
Это предложение заставило ее растеряться:
– Ты серьезно?
Раздеваться перед мальчишкой?! Неужели он действительно ждет, что она подхватит эту идею?
Альдис на секунду представила, как они втроем голышом стоят перед статуей на холодном полу. Следующая сцена, которую услужливо подсунуло воображение, была еще непристойнее, и она почувствовала, как запылали щеки.
– Что за ерунда!
– Ты не понимаешь. – Парень был предельно серьезен. – А вдруг под клеветой и ложью подразумевается то, что мы обманываем свое природное естество нарядами? Может, нам нужно вернуться в те времена, когда валькирии носились в небесах, а люди были чисты и непорочны.
Йотунство! В этих словах был смысл. И ведь группы изначально не должны были быть разнополыми. Раздеваться перед девушками… это как-то более естественно, что ли.
Каверзное воображение никак не хотело униматься. В памяти всплыли строки из «Наставления любовникам» – сборника ну очень вольных сонетов Петруса Джудиче, который она в тринадцать лет откопала в отцовской библиотеке и перечитывала раз пять со смесью смущения и жадного любопытства.
– Э-э-э… – Альдис сглотнула. – Ты первый! Я могу отвернуться.
– Да без проблем! – Хельг тоже покраснел и начал расстегивать ремень.
– Ой! – взвизгнула Лакшми и тоже отвернулась, зажмурила глаза и закрыла уши ладонями.
В комнате внезапно стало очень тихо, и в этой новой тишине особенно отчетливо были слышны шорохи одежды и позвякивание пряжки.
Альдис стояла, уткнувшись носом в стенку, и ей было стыдно. Стыдно за свое малодушие.
Им-то с Лакшми ничего не стоило отвернуться. А каково Хельгу раздеваться перед двумя девчонками?
Трусость, вот как называлось ее «ты первый». Немного же она сто́ит как солдат, если всегда готова послать вместо себя в бой другого…
– Послушай, Хельг. Может, оставим это на крайний случай? – не выдержала девушка. – Давай сначала попробуем другой подход!
Парень за спиной хмыкнул:
– Можешь поворачиваться.
– Оденься сначала хотя бы.
– А я и не раздевался.
– Что?! – Альдис крутанулась на месте как ужаленная.
Хельг стоял все так же возле статуи в белой рубашке, сжимая в одной руке куртку, а во второй ремень. Под вопросительным взглядом своих спутниц он демонстративно пошуршал тканью и позвенел пряжкой.
На его лице сияла самодовольная улыбка.
– Ну ты и гад! – все, что смогла выдавить из себя Альдис.
Почему-то злиться на парня за эту выходку не хотелось совершенно.
– Всегда пожалуйста. – Сокурсник подмигнул и застегнул ремень на поясе.
Девушка заметила, что пряжка у него испачкана красным. Интересно, уж не встретился ли он где-нибудь в коридорах с Томико?
Она мысленно встряхнулась. Сейчас не время расслабляться. Нужно пробовать разные подходы.
– Может, надо покаяться в грехах? Где-нибудь сидит храмовник и слушает. Как покаешься, «отринешь клевету и ложь», так и двери откроются. – Эта идея неожиданно захватила Альдис. Только…
«Только сказать правду я все равно не смогу».
– Начинай, – тут же отзывается Хельг. Сам он подошел к статуе и начал изучать ее ладони.
Альдис встала на колени и попыталась настроиться на нужный лад. Ей уже приходилось исповедоваться отцу Джавару, ничего сложного в этом не было…
– Я грешна, отец мой. Я не слушалась эрлу Ауд, не уважала старших и дерзила.
Хельг попробовал надавить статуе на руки.
– Не выполняла данные мне поручения, оскорбила майнора Горнего Дома, сбежала от наставницы Нода на корабле.
Хельг прислушался с откровенным интересом.
– Промолчала о драке, подвела свою группу, не проявила должного понимания и терпения.
Хельг отпустил руки статуи и внимательно посмотрел на Альдис.
– Редко вспоминала о Всеотце Небесном и почти забыла слова молитвы. Каюсь в этом и прошу прощения. Клянусь одуматься и искупить свою вину.
Еще пару секунд она стояла на коленях, склонив голову, потом встала, деловито отряхнулась и обратилась к спутникам:
– Теперь вы.
– Ничего не произошло, – скептически заметил Хельг.
– Надо, чтобы все покаялись, тогда произойдет.
Не то чтобы Альдис сама в это верила, однако ей было обидно каяться в одиночку. Да и послушать исповедь Хельга любопытно.
Вся самоуверенность мальчишки куда-то подевалась, он внезапно осунулся и стал выглядеть старше.
– Ты что, правда веришь в эту чепуху? – устало спросил он.
«Нет, не верю, – хотелось сказать Альдис. – Это я от безнадеги, потому что не могу придумать ничего лучшего». Но ответить она не успела. Лакшми рухнула на колени и начала каяться:
– Я грешна, Всеотец Небесный! Я не слушалась маму…
– Это уже слишком, – заявил Хельг, не вслушиваясь в перечисление мелких грешков южанки.
Альдис кивнула. Она хотела слегка подшутить над Хельгом, а не над испуганной и больной девочкой.
– …и прошу прощения. Клянусь исправиться и искупить вину. – Лакшми почти распласталась на полу, вымаливая у Всеотца прощения за свою непутевую жизнь, и Альдис неожиданно разозлилась.
– Теперь ты, – подчеркнуто невозмутимо обратилась она к Хельгу.
Сокурсник посмотрел на нее пристально и злобно. На секунду показалось, что из-под личины неплохого и неглупого паренька выглянула злобная харя йотуна. Выглянула и спряталась. Потом Хельг неожиданно ухмыльнулся и встал на колени:
– Я грешен, Всеотец! Прости меня! Я пил кровь младенцев и отравлял колодцы!
Лакшми ойкнула, а Альдис почувствовала досаду. Ну да, этого и следовало ожидать.
– Я грабил обездоленных и убивал слабых!
Глаза у Лакшми стали круглыми, как два блюдца.
– Я живу уже тысячу лет, и руки у меня не то что по локоть в крови – я в ней принимаю ванну каждое утро! И вообще, Всеотец, это я устроил Катаклизм. Прости мне грехи мои. – Хельг раздраженно взглянул на Альдис. – Ну как – хватит?
«Что за отвратительный балаган!»
– Тьфу ты! Теперь мы не узнаем, сработало бы это или нет.
Юноша вздохнул, что-то быстро прикинул в уме и снова встал на колени:
– Я грешен, Всеотец. Я осквернил свои уста ложью. Я прошу простить меня.
Ничего не произошло.
