Реальность начала меняться. Сначала в фиолетовой однотонности появились другие цвета: красный, зеленый, синий. Они появлялись в виде клякс, обведенных серебристым контуром. Потом внезапно нахлынуло декариновое свечение, поглотив в себе все краски. В серебристом свете Уолт различил движение. Так, а вот, кажется, и гости.
Исполинская трехглавая змея, соткавшись из декарина, окинула Уолта безразличным взглядом и внезапно обратилась в дракона. Хлопнули кожистые крылья, взметнулся длинный хвост, из пасти поползли струйки синего дыма. Дракон, рыкнув, подпрыгнул — и рядом с Уолтом приземлился уже черный единорог, весь покрытый светящимися серебристыми знаками. Острие рога опасно качнулось рядом со щекой Магистра. Ракура невероятным усилием сдержался, чуть не выпустив в зверя Четверицу, и шумно вздохнул, когда единорог, мотнув головой, взмыл вверх в виде четырехкрылого сокола. Птица застрекотала и в следующий миг разлетелась на сотни вращающихся вокруг собственной оси рун. Сверкая всеми цветами радуги, они ярким дождем осыпались на Ракуру.
Гм. Трехглавый змей — символ времени у драконидов. Дракон у них же — символ первоначала, основы бытия. Но черный единорог в символике драконидов отсутствует. Зато у хоббитов Спокойных равнин, что в королевстве Вирена, черный единорог означает приход Тьмы и наступление власти Вечной Ночи. Еще в дни расцвета Роланской империи подобным знаком обозначали Черную империю. А вот четырехкрылого сокола в известных ему религиозных, мистических и магических системах символов Уолт припомнить не мог.
Итак, что может означать увиденная картина? Бессмысленную абракадабру, если честно. Нет основания для последовательности, парадигма не проглядывается, но ведь продемонстрированная синтагма должна что-то репрезентировать. По идее — должна. Но кто и где видел эту идею?
Внезапно руны погасли и исчезли, вместе с ними ушло декариновое сияние. Уолт обнаружил, что стоит в центре исполинского круга, по краям которого бегают серебристые огоньки. Не успел он предположить, что это такое, как от краев к нему протянулись четыре пульсирующие линии, образовав крест. Никаких деструктивных энергий. Хотя и демиургией происходящее язык не поворачивался назвать. Когда создается боевое заклинание поразрушительнее, не следует ожидать от него созидания. Вот и звери, и круг с крестом — ничего в них не ощущается от порядка. Убог?
«Убогов я не боюсь, ты же знаешь. Но это…»
Чем бы это ни было, оно пугало Тень настолько, что Магистр сам чуть не ударился в панику. Тень, Отражение могучей Силы, способной сражать Бессмертных, никогда не боялся. Он иногда намекал, что если Ракура примет его Власть, то всякие там Звездные или Бурезовы им в подметки годиться не будут, не говоря уже о разноцветных воплотителях Предела. Однако кто или что это такое, Уолт не знал, а когда Тень пытался объяснить, Тиэсс-но-Карана чуть не сводила Ракуру с ума, борясь с наваждениями памяти и Отражением.
Власть, Великая сила. Могущество. Они означают — Величие. Но не Справедливость. Слишком велика цена за Власть, которую предлагает Тень. Она слишком велика для Уолта. Ведь тогда, два года назад, он мог бы согласиться — и не было бы сражения в Границе. Но был бы иной ужас, еще более опасный, чем Золтарус. Ужас, которым стал бы Уолт Намина Ракура.
Так чего может испугаться Тень?!
Крест ярко вспыхнул декарином. Серебристый свет неожиданно начал обретать плотность, в нем проступили очертания знакомых предметов. Уолт снова окружил себя энергетическими Щитами, добавив в них на всякий случай стихийных Защит.
«Возможно, если бы ты принял меня, мы бы смогли хоть что-то противопоставить этой Мощи. К сожалению, я не могу тебе сейчас предложить свою Силу. Мне не дотянуться до Башни, вокруг больше запоров и границ, чем в клетке, где ты меня держишь».
— Вот и отлично, — буркнул Уолт. — По крайней мере, сдуру не приму твое предложение.
«Зря ты так».
Может, и зря. Кто знает.
В следующий миг Магистр вздрогнул. Он ожидал, что вокруг раскинутся мрачные земли Нижних Реальностей, полные чудовищ и Тварей; он предполагал, что сейчас себя дивными звуками и яркими красками явит параллельный Равалону мир, в котором еще не довелось побывать; что, может быть, появится какой-нибудь Древний, может быть даже титан. В конце-то концов, Уолт был готов даже к тому, что ничего не произойдет, а серебристый туман продолжит клубиться.
Он не ожидал, что эннеариновый свет превратится…
В зал. В роскошный такой зал. Огромная люстра, в которой, казалось, горело не меньше тысячи свечей, на самом деле была декорацией, освещение давали магические светильники в виде белых шариков, летающие по залу. Пурпурно-золотистые колонны с переплетениями черных прожилок внутри тянулись стройными рядами вдоль стен; между колоннами стояли золотые рыцарские доспехи, воздев двуручные мечи к потолку. На полу распростерся Равалон, так, как он представал на триптихах райтоглорвинов: наверху райские кущи и благие боги под предводительством Грозного Добряка; посередине тяжелые трудовые будни крестьян, балы благородных, сражения магов друг с другом и чудовищами, моления жрецов о божественной благодати; снизу посмертия Нижних Реальностей, где страдают грешники, мучимые убогами.
Посреди зала стояла странная конструкция, напомнившая Уолту скульптуры Мирового Древа, которые любят создавать Лесные народы. Отличие имелось только одно: вместо кроны над стволом застыл диск, раскинувшийся во все стороны кристаллическими образованиями. При определенной фантазии эти продолговатые кристаллы можно было принять за символические ветви, но что-то подсказывало Уолту, что такого значения в конструкции нет и в помине.
Магистр не сразу заметил, что в переплетениях корней «Древа» лежат трое смертных. Джетуш Малауш Сабиирский, Эльза ар-Тагифаль и… А этот тут что делает?! Третьим оказался отец Игнасс. Уолт тут же применил Вторые Глаза, пытаясь рассмотреть ауры смертных, но чуть не ослеп от ажурных кружев Силы, ярко светящейся тремя цветами магии. В сиянии потоков магических энергий ничего невозможно было рассмотреть. Вторые Глаза пришлось убрать.
— Перед тобой Везде-и-Нигде, маг. Не Межпорталье.
Уолт постарался спокойно повернуться в сторону говорившего. Это оказалось тяжело: каждое произнесенное слово неизвестного заставляло дрожать все Щиты Магистра, а ему самому казалось, будто на плечи взваливают мешок с песком.
«Занятно, занятно…» — пробормотал Тень. Уолт отметил, что Отражение, кажется, успокоился. Странно. То трясется от страха, словно грешник на Суде Богов, то спокоен, как просветленный буддист. Непонятно, знаете ли.
— Происходящее довольно необычно, маг. — Говоривший сидел на троне, высеченном, казалось, из цельной янтарной глыбы, причем в весьма своеобразной манере: трон представлял собой драконий череп с отверстием посредине, где и расположился говорящий, закинув ноги на нижние клыки. Нет, не ноги — сапоги. Просто черные сапоги. Потому что между самими сапогами и красным камзолом без рукавов не было ничего. Как между тем же камзолом и двумя зелеными перчатками. А там, где по идее должна была располагаться голова, висело некое завихрение, воронка с тремя багровыми, словно тлеющие угольки… мм, наверное, это можно назвать глазами.
