Глядя ему в глаза, она сказала, задыхаясь:
— Я — графиня де Пейрак.
Он ничего не сказал. Но она готова была поклясться, что его зрачки загорелись голубым сиянием.
Но никакая сила не смогла бы удержать и ее от расспросов.
Услышал ли он, понял ли?
— Я пойду приготовлю детям еду. А потом… мы увидим.
Но вот снова его глаза загорелись очень чистым, очень ясным голубым сиянием: светом сапфира.
Тот же голос, слабый и задыхающийся, отбирал последнюю энергию истерзанного тела. Она склонилась над ним, чтобы расслышать его слова, формулы вежливости, предписанные всем членам аристократического общества:
— По… позвольте мне, мадам, пред… представиться. Меня зовут… Себастьян… д'Оржеваль…
Очень медленно солнечные лучи передвигались по стенам.
Ничего не двигалось в заброшенном форте, ничего не казалось живым, кроме двух струек пара, вырывающихся из ослабевших губ.
Это не должно было произойти. Было слишком поздно!
Но это все-таки произошло.
Анжелика де Пейрак и иезуит Себастьян д'Оржеваль глядели друг на друга.
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПЛОТ ОДИНОЧЕСТВА
53
Выздоровление, которое происходит из-за маисовой похлебки, обогащенной мясным порошком, это один из феноменов, оправдывающих замкнутость мира и усиливающих веру в Бога. На самом деле нужно так мало земных даров, чтобы вернуть из могилы маленьких детей, полных жизни, которых голод сделал похожими на цветы, увядшие без воды.
Анжелика накормила их маленькими порциями, словно птенцов, позволяя им заснуть между глотками. А теперь они просыпались, как и раньше, в то прекрасное утро в Вапассу, и выскальзывали из кровати на маленьких похудевших ножках, горя нетерпением пуститься на исследование всех интересных вещей, которые сулил им новый день.
И Шарль-Анри, который был очень заботливо укутан, и заставил близнецов натянуть поверх ночных рубашек халатики, подошел к Анжелике и сказал:
— Можно, матушка, я буду вам помогать ухаживать за «умершим»?
Неужели ему удалось выйти из комнаты, осмотреть дом и обнаружить в большом зале неподвижное тело? Без сомнения.
Накануне, — действительно ли это было накануне? — в течение нескольких часов она работала словно трудолюбивый муравей, перетаскивая неоценимые сокровища: мешочки с толченым мясом, с диким рисом, с мясом и фасолью, с сухими фруктами, которые она старательно разложила и разделила их содержимое на ежедневные порции. О! Дорогой и святой хлеб насущный!
Она варила похлебку и думала о том, что ее дети теперь оживут. Они глотали драгоценную еду, даже не открывая глаз. Потом она поела сама. И тут она вспомнила слова, сказанные умирающим священником: «Я — отец д'Оржеваль!»
Она не понимала, зачем Уттаке понадобилось его спасать, если она собственными ушами слышала слова Уттаке: отец д'Оржеваль мертв.
Правда, не было никакой уверенности в том, что именно Уттаке, вождь индейцев-могавков, прислал ей эту спасительную посылку. А несчастный мученик, быть может, просто потерял разум от перенесенных страданий.
Она слышала, как он стонал:
— Я больше не могу выносить их, этих дикарей! Я не могу больше терпеть!..
— Нет, — ответила она Шарлю-Анри, — ты очень мил, мой малыш. Но я предпочитаю, чтобы ты получше следил за малышами.
Она взяла гребень и причесала детей, а потом сделала прическу себе.
Вот так. Достаточно немного похлебки, чтобы почувствовать себя достойным жизни.
Жизнь по сути дела — это пища. Не начинай думать об этом, не утомляй себя. Впереди еще много дней зимовки.
Но главное — свершилось чудо, когда она решила уже, что все потеряно. Даже «мертвец» был спасен.
Она так до конца и не поверила, что он — Себастьян д'Оржеваль, она приписывала его слова тому, что он просто потерял рассудок, да и она сама была на грани забытья. Анжелика помнила, как отец де Марвиль объявил о его смерти, и она считала, что иначе быть не может.
Однако, она начала разрабатывать план по его спасению: травы, отвары, корпия, — все это у нее было. Она также варила ему бульон, чтобы подкрепить его силы.
К тому же необходимо было поместить его в тепло, поближе к очагу. Согреется ли он? Вернется ли к жизни? Сумеет ли она возродить это почти бесчувственное тело к жизни и превратить его в сильного человека, способного перенести трудности зимовки?
Она боялась показывать такому малышу, как Шарль-Анри, человека, настолько измученного жестокостью взрослых. Но мальчик вырос в суровых условиях Северной Америки и был потрясен меньше, чем она. Он представлял жизнь в виде театральной мистерии, где каждый персонаж играл свою роль.
Здесь, в глубине этих диких лесов с водопадами и бескрайними озерами, в представлении участвовали с одной стороны — человек в черной рясе, миссионер, а с другой — язычники, приговорившие его к смерти из-за его веры в Божественную силу.
Она перебинтовала его с головы до ног. Она проделала эту операцию прямо в большом зале, где он лежал с самого своего появления здесь. Он продолжал дышать, но очень слабо, настолько слабо, что она сомневалась, стоит ли продолжать труды по его спасению.
Когда она отделила крестик, то несмотря на все ее предосторожности (она смачивала тело теплой водой), на коже остался кровавый след.
Она промыла распятие водой, полюбовалась игрой рубина и положила его на чистую тряпку.
Ей невозможно было определить, во что он был одет. Когда она распорола кожаный мешок, то ей стоило большого труда отделить от тела лоскуты черной рясы. И везде — ожоги, многие из которых казались очень тяжелыми.
Несчастный бедняга! Несчастный бедняга! Она не могла остановиться и, пока перевязывала его, приговаривала таким образом. Она не могла понять, как, имея столько ран, он сможет вернуться к жизни. Но когда она дважды обмыла тело, руки, ноги, то заметила, что ожоги нанесены топорами, накаленными в огне, или раскаленным шилом, чтобы проткнуть мускулы. Оставалась еще довольно большая поверхность нетронутой плоти. Не подвергалась надругательству и самая важная часть тела мужчины.
Это было характерно для ирокезов, которые уважали то, что в глазах их жертвы было самым святым. Они никогда не подвергали человека пытке с целью унизить его достоинство. Еще больше они уважали того, кто с честью перенес страдания и принял мучения бесстрашно. Выдержать и перенести пытки считалось самым ценным опытом, волей, мысль и приготовления к которой, возвышались над их жизнью с рождения до самой смерти, и чем мучительнее была смерть, тем по их мнению, она была достойнее.
Случайно Анжелика узнала от канадцев, что ирокезы были способны мучать свою жертву от двенадцати часов до двух суток, и человек не умирал. С этой целью они старались пролить как можно меньше крови.
