«От всего защищу!» А вот кто меня защитит? Приятно, когда в тебя верят, только вот доверие это, увы, беспочвенно. Что я мог сказать жене, не разрушая иллюзии простого бабского счастья? Женщине необходима уверенность в надежности любимого, но обстоятельства складываются отнюдь не в пользу моей боеспособности. Не сегодня-завтра цыгане могут вернуться, они обязательно отомстят, на этом и кончится наша спокойная жизнь. Что я могу поделать? Да ничего. Смотать удочки, и все дела. Опять уезжать…
Я печально вздохнул.
– Не грусти, – сказала Маринка. – Устал?
– Есть немного.
– Ты у меня сильный, – я ощутил на шее ее горячий поцелуй. – Пошли спать.
Время было еще детское – десять вечера, но засыпать было необязательно.
– Пошли, – я поднялся и потянул Маринку за собой.
На сердце между тем было тяжело. «Могло даже показаться, что все кончится плохо».
* * *
Procul negotiis!
[7]
Я сидел на свежеразрытой земле и любовно изучал широченный плоский гранит с выемкой посередине. То был жертвенник, на котором когда-то горели угли и Сварожич, священный огонь, сын неба и брат солнца, пожирал «принос» – жертву славянским богам. Это был именно тот камень, на котором пять веков назад местный «жерц» Онкиф Посник ознаменовал «жьретом», то есть жертвоприношением для умилостивления своих кумиров, сокрытие трехсот пятидесяти рублей серебра. Котел был закопан точно под булыжником, по форме напоминающим эритроцит. Времена высоких технологий наступали на языческую землю.
Металлодетектор орал как оглашенный, и было ясно, что я почти дорылся. Триста пятьдесят рублей. Тех, новгородских, рублей! На радостях я твердо решил передать берестяную грамоту в отдел древних актов Госархива России. Я успел полюбить ее и относился к находке как к симпатичному живому существу – домашнему зверьку типа кошечки или рыбки – и, соответственно, не хотел причинить ей вреда. Дело в том, что кора при высыхании имеет свойство усаживаться и трескаться в силу неоднородности структуры. А у скрученной в трубку грамоты усадка внешнего слоя оказывается существеннее, чем у внутреннего. Поэтому, если ее на сухом воздухе передержать, восстановить потом будет гораздо сложнее. Так что своевременное знакомство с лабораторией консервации и реставрации документов Российской академии наук завещанию Посника явно не повредит.
Ощутив на шее зуд, я привычным движением хлопнул себя ладонью, беззлобно ругнувшись при этом. Ладонь оказалась в крови, и я вытер ее о камень.
Комары зажрали меня вконец, поскольку репеллент я так и не купил. Устроил Маринку в пансионате Старой Руссы, где она могла вволю поплескаться в минеральной водичке и отведать целебной грязи, и с чистой совестью отвалил на раскопки. В суматохе одеколон «Гвоздика» оказался позабыт.
Впрочем, комары почти перестали меня доставать. То ли я им приелся, то ли успел незаметно мутировать и стал несъедобен, но кровососы утихомирились. Вчера и сегодня их было не заметно. Может быть, сказывался темп работы – кубометров грунта я вывернул столько, что вполне мог претендовать на стахановский рекорд. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а я один заменил, наверное, целый взвод. Труд, однако, впустую не пропал: я отыскал всех восьмерых указанных Посником идолов, а девятым был жертвенник, под которым он ухитрился зарыть сбережения. Камень, конечно, великоват, ворочать его мог лишь человек атлетического сложения. Коренные же новгородцы преимущественно низкорослы. Еще одно свидетельство в пользу того, что Онкиф был родом из приезжих. Должно быть, потомок жрецов, сопровождавших истуканы.
Ну и здоров же он был! Я замучился толкать ломом толстенную круглую плиту. Мужичина ты, простофиля! Навалил сверху жертвенник и решил, что надежно спрятал. Но от настоящего раскопщика не спрячешь! Он достанет везде. И никакие моленья первобытным богам не спасут, чему свидетельство тысячи разграбленных могильников, начиная от скифских курганов и заканчивая египетскими пирамидами. Раскопщик всюду пролезет. Там, где он побывал, археологу делать нечего. Речь идет, разумеется, о профессиональном кладоискателе, а не о Томе Сойере с лопатой.
Пыхтя и отдуваясь, я ворочал глыбу как трактор, пока не сдвинул в сторону. Теперь осталось взять в руки шанцевый инструмент и завладеть сокровищем, но я почувствовал, что надо сделать перерыв. Близился вечер, а я порядочно устал. Торопиться было некуда, и перед тем, как превратиться в обладателя трех с половиной пудов серебра, следовало поужинать.
Костер разжег прямо в раскопе. Сложил дрова на жертвеннике и запалил огонь. Это экзотично и символично. Новое поколение выбирает Мамону! Находя в попирании языческого пантеона определенное удовольствие, я уселся на ближайшего к очагу истукана, который когда-то был великим властителем душ, и следил за дровами, а когда они прогорели, разложил над угольями прутики с хот-договскими сосисками. Вот так-то, господа Велес, Сварог и Сварожич, клал я на вас… сосиску! Упершись сапогами в жертвенный камень, я переворачивал прутки. Аппетитный сок падал в жар и с шипением возносился к небу облачком ароматного пара. Новые времена сошли на языческую землю, и новые курения возносит современник во славу собственного чрева!
Насытившись, я вернул земле влагу и взялся за лопату. Черенок, отполированный моими мозолями до благородного темного блеска, привычно лег в ладонь. Я ткнул штык в утрамбованную столетиями землю, дослал его ногой и вывернул первую порцию грунта.
Копал я долго, несколько раз натыкался на корни, но радость была преждевременной. И только углубившись на метр, я приказал себе остановиться.
Что за дела? Я покинул яму, принес «Джемини» и провел им над раскопом. Прибор испускал протяжный резкий сигнал – клад был здесь. Но тогда я вообще ничего не понимаю! Я снова встал на лопату, посмеиваясь про себя. Малость не дорыл, а паники… Сейчас еще копну, ну вот-вот должен быть. На этой идее стоит поисковая лихорадка. Рыть можно долго, сутки напролет, до полного истощения организма, главное, при этом верить, что заветное сокровище только того и ждет, как попасть тебе в руки.
Штык звякнул по металлу. Я судорожно вздохнул и торопливо заработал заступом. Вот он – клад! Сейчас мне откроется котел, полный старинных монет!
Но дальше, сколько я ни копал, была только земля. Лопата однообразно уходила в податливый грунт, и мне на минуту показалось, что я спятил. Да, скрежет был, но не исключено, что я наткнулся на камушек. Настоящее издевательство! Я приостановил работу, с натугой выпрямился и отметил, что зарылся выше пояса.
День был на исходе. Даже не день скорее, а вечер в самом разгаре. Я так раздухарился, что не заметил, как упали сумерки. Над лесом повисла тишина, не слышно было даже звона комаров. Птицы и те молчали. Природа отходила ко сну.
Я выбрался из раскопа, извозившись в рыхлой земле, откинул (чтоб не фонила) лопату и потянул свой любимый прибор. Когда он завизжал, я грязно выругался. Несомненно, в земле скрывался металлический предмет, причем вблизи от поверхности. Это-то и раздражало. Для чистоты эксперимента я нарезал по площадке спираль, вслушиваясь, как ослабевает в наушниках сигнал. Лишь однажды звук «прыгнул» – когда я прошел рядом с лопатой. Значит, детектор исправен. Но почему тогда врет основной замер?
